Но у меня так поступать по-прежнему не получалось, отчего я сильно страдал, менялся лицом и отказывался понимать окружающую действительность в полном объёме. И так продолжалось несколько дней…

Пока не нашёлся-таки добрый человек – блистающий Начальник соседнего склада, светом своим застилающий само Солнце, – который внезапно пролил на происходящее свет великой истины. «Эвон!» – вскричал блистающий Начальник, после чего вмиг раскидал мне на пальцах причины такой вопиющей непокорности аццкого агрегата.

Оказывается, оказывается. Оказывается, аццкий погрузчик, дай бог ему здоровья, оказался не склонен с некоторых пор подчиняться людям, чьё давление на сидение оказывается ниже допустимой нормы. Иными словами: тех, кто весит меньше положенного предела, погрузчик больше не считает людьми, а считает тварями дрожащими, права не имеющими.

А я, хоть за время вахты и поправился на 3 килограмма и уже даже могу смотреть на своё одутловатое лицо в зеркало без прежних душевных терзаний, тем не менее, внешне всё ещё являю собой живой пример для тех детей, кто в детстве не хочет кушать манную кашу. И вешу я в настоящий момент всего-то 75 килограмм, что, как выясняется, совсем не достаточно для того, чтобы слыть настоящим мужчиной. А ненастоящий мужчина недостоин того, чтобы крутить руль и дымить трубой! Таково отныне мнение нашего вилочного погрузчика, чтоб ему и в дальнейшем жилось в таком же здоровье и таком же достатке.

Однако, нет пределов обозримой вселенной, и не существует таких преград, перед которыми отступил бы пытливый разум. Для начала Валентиныч выявил закономерность: если на сиденье погрузчика этак весело подпрыгнуть, то давление кратковременно возрастёт, и погрузчик проедет ещё некоторое расстояние. И так, прыгая, я сумел добраться до своего склада, где уже пошёл дальше.

Ваше, кстати, счастье, что вы в этот момент не находились рядом с соседскими мальчишками-кладовщиками, которые если и не умерли от смеха, то хотя бы просто дружно упали на пол и сдавленно закричали, вытирая слёзы со лба. Очень уж, вероятно, потешное зрелище являл собой в тот момент подпрыгивающий в сиденье погрузчика Валентиныч!

Однако в дальнейшем мой изобретательский талант пошёл ещё дальше. Я ведь уже как-то говорил вам, что на моём складе хранится много всякой, совершенно разнообразной хрени? Говорил. Так вот, я и взял одну такую хрень и положил её себе на колени, после чего необходимость в подпрыгивании отпала, ибо мой вес неожиданно увеличился примерно на пятнадцать килограмм, а погрузчик – в силу своего недалёкого ума – не сумел распознать подставу.

И вот так вот я дальше и колесил – под радостные крики окружающих «Бросай якорь!» и «Все смотрите сюда!». И было тем самым принесено много-много радости и, вообще, великой пользы, ибо смеющийся человек полезен как для общества, так и сам для себя. И всё благодаря одному мне. Впредь цените.

Тем не менее, остаётся открытым другой вопрос. Конечно, я и дальше могу ездить с якорем, мне не впадлу. Но дело осложняется тем, что через два дня мне на этом самом погрузчике надлежит сдавать экзамен по вождению, чтобы получить аттестат водителя вилочного погрузчика, без которого я, вообще говоря, погрузчиком управлять имею право лишь в присутствии более опытных товарищей. И хорош же я буду, когда на глазах у изумлённой комиссии с самым сосредоточенным видом вскарабкаюсь на сиденье, прижимая к чахлой груди якорь. Хорош! Меня ж мигом сдадут куда полагается, а!

Что делать, что делать?..

Собака с метлой

А ко мне ведь на склад сегодня собака с милицией… Нет, собака приходила ко мне дня два назад – наркотики искала. Найти не сумела, и ушла, несолоно хлебамши. Солидная такая собака, овчаркового типа, со здоровенным мужиком на поводке.

Но речь не о том. Сегодня, заместо собаки, ко мне приходила комиссия американцев из примерно 10 штук человек. Хотели, чтобы я им про склад прочитал связный доклад на чужеродном наречии. Здесь, дескать, якоря, а здесь, пожалуйста, форсунки пескоструйные.

Я, однако, в языках не силён. Я только сказал комиссии «Come and see», что в вольном переводе с моего английского значит «Иди и смотри», и комиссия пошла по складу самостоятельно. И лекцию им читал директор завода, также присутствовавший.

По поводу чего работники соседнего склада уже сказали мне, что в таких случаях нерадивых кладовщиков обычно гонят поганой метлой в поганую шею – как неспособных общаться по-людски. И я теперь сижу на чемоданах и жду справедливого решения судьбы.

А пока жду, на соседнем складе мне выдают самый парадоксальный комплект из одного телепортатора и вязанки верёвок. Но поскольку телепортаторы наукой пока не изобретены, то выдача эта затягивается, и работники соседнего склада в недоумении трут друг другу руками умные головы, силясь найти своё место в этом бушующем мире.

Я же, не к ночи будет сказано, после ухода комиссии решил проверить, так ли страшен чорт, как его форсунка, и пошёл по складу, читая лекцию о якорях самому себе. Хотелось проверить – действительно ли я опозорился бы перед лицом комиссии, или всё это только мои домыслы?

И знаете – я ведь сумел сам себе по-английски рассказать о своём складе! Вполне этак понятно и вдумчиво. Конечно, если не считать того, что я не знал, как называется вертолётная подвеска, и потому пришлось назвать её «Helicopter bucket», то бишь «вертолётное ведро». Но, думаю, такое допущение комиссия вполне могла бы воспринять за весёлую шутку, и долго бы ещё под сводами склада звучал заливистый смех пришельцев.

Так что в следующий раз я таки наберусь решительного мужества и расскажу всё иностранным гостям сам, без привлечения начальников завода. На чистом английском языке. Лишь с лёгким британским акцентом, как я это умею.

Тем более, что впоследствии внезапно выяснилось, что вышеупомянутая вертолётная подвеска именно «вертолётным ведром» по-английски и называется! Насколько же несказанно велико было моё изумление!

Короче, не так уж я и плох, как кажусь. Даже сам порой удивляюсь.

История болезни

Заболеть меня тут угораздило, довольно серьёзно. Чем, не скажу. И ладно бы, как все нормальные мужики, заболеть мужицкой частью! Чтоб не стыдно было. Так нет же – банально продуло меня свежим морским ветерком, в свете чего некоторые внутренние органы вдруг отказались впредь на меня работать и ушли на межвахту. Достаточно, сказали, мы на тебя горбатились. Пусть теперь, вон, мозг за нас трудится,