— Я — пилот гражданской авиации, работаю в крупной авиакомпании, выполняю регулярные и чартерные международные рейсы. С Кристиной познакомился, когда во время полета в салоне бизнес-класса произошла драка.

Раздался неожиданный звук, похожий то ли на всхлип, то ли на хрюканье. Один из братьев Кузьменко зажимал себе рот ладонью и шумно туда дышал.

— Узнаю Крис, — хмыкнул второй. — Наше с Рю воспитание.

— Нашли чем гордиться! — одернула сыновей мама Кристины. — И, кстати, мы не представились. Меня зовут Тура. Я мама Кристины. Моего мужа зовут Степан, а это наши сыновья, братья Кристины — Александр и Юрий.

— Спасибо, — Марк кивнул. — Мне Кристина про вас рассказывала.

— А теперь — рассказывайте вы. Все.

И Марк рассказал. Все. Начиная с самой первой встречи, и дальше, дальше. Все рассказал, как было. Кроме того, что произошло в Вене. Это касалась только его и Кристины. За столом на какое-то время стало тихо. Марк отхлебнул окончательно остывший кофе. Никто из членов семейства Кузьменко не сказал ничего о Веронике, и за это Марк был им очень благодарен. И, наверное, кроме изложения сухих фактов, Марк должен добавить еще кое-что. Свое виденье ситуации, так сказать. Только вот в какие слова это облечь?!

Надо просто сказать, что чувствует, вдруг понял Марк. Подбирать слова, которые будут звучать уместно и представят его в наиболее выгодном свете, сейчас нет ни времени, ни сил.

— Я ужасно сожалею, что такое случилось с Кристиной, — Марк не отрывал взгляд от остатков кофе на дне чашки. — Вы не представляете, как сильно я сожалею.

— Да где уж нам, — хрипло отозвался глаза семейства.

Марк поднял взгляд, до этого устремлённый в дно кофейной чашки, и посмотрел в глаза отцу Кристины. Они у него такие же черные, как кофе, которые Марк только что пил.

— Вы, наверное, меня ненавидите, — негромко произнес Марк. — Ну, или, по крайней мере, вините меня в том, что случилось с Кристиной. Ведь не появись в ее жизни меня и Вероники — с Кристиной не случилось бы этого несчастья. Вы вправе так думать и так чувствовать. Как отец отца — я вас понимаю. Но я знаю одно — не будь сегодня рядом с Вероникой Кристины — я бы лишился дочери. И можете считать меня эгоистом, можете презирать, ненавидеть, все, что угодно — но я благодарен судьбе за то, что Кристина сегодня была в интернате «Бухта доброты». Она спасла Веронику. Правда… вот такой ценой. Если я могу чем-то… я…

У Марка кончились слова. А еще он понял, что просто не может больше находиться под перекрестным прицелом этих четырёх пар глаз. Глупо, трусливо, не по-мужски — но он спрятал лицо в ладони.

— Простите меня…

Через несколько томительно долгих мгновений его локтя коснулись чьи-то пальцы.

— Да перестаньте, — а вот зазвучавший голос определённо принадлежал Степану Кузьменко. — Что мы, звери, что ли. Нет в этой ситуации виноватых. Даже пожарные говорят, что это невероятное стечение случайностей. Раз в сто лет такое бывает.

— Да, — Марк резко отнял руки от лица. — В том-то и дело, понимаете?! Я был стопроцентно уверен в безопасности этого места. Иначе я бы не поместил там дочь. Я и предположить не мог… Если бы я только мог предположить… Я бы никогда…

— Ну что теперь, — неохотно буркнул Степан Кузьменко. — Случилось все уже.

— Что с Кристиной? — быстро спросил Марк. Он вспомнил вдруг, ради чего все это аутодафе. — Мне ничего не говорят, сказали, что информация только для родственников. Вы ее видели? Говорили? Что с ней? — Марк переводил взгляд с одного лица на другое. — Скажите. Пожалуйста. Я вас умоляю.

Степан Кузьменко кашлянул. Встал во весь свой огромный рост.

— Пойду еще кофе возьму.

— Мы с тобой, — следом за отцом встали оба брата Кузьменко. — Пирожных прихватим.

Марк остался за столиком вдвоем с матерью Кристины. Тура. Ее зовут Тура. Да, там же норвежские корни. Так что и имя вполне норвежское.

Марк больше нечего не спрашивал, просто смотрела на эту женщину. Но в памяти почему-то всплывало лицо ее дочери. Какое оно сейчас? О, господи…

— Угрозы для жизни нет, — коротко и отрывисто начала Тура. — Ожоги в большей части средней и легкой степени тяжести. Возможно, потребуется операция по пересадке кожи — сегодня это будут решать врачи. Волосы на треть примерно сгорели, но это мелочи.

Марк жадно впитывал информацию. Все это звучит не страшно. Даже обнадеживающе. Волосы — и в самом деле мелочь. Отрастут, в конце концов. Так отчего же такое строгое и суровое выражение лица у женщины с редким именем Тура?

— О чем вы умалчиваете? — голос у Марка звучал резко. Какое-то время они молчали, глядя в глаза друг другу. А потом мать Кристины ответила — так же сухо и отрывисто.

— Сильнее всего пострадало лицо.

— А глаза? — так же резко и отрывисто спросил Марк. — Глаза целы?

— Да, — как-то растерянно ответила Тура. — Ожоги в основном коснулись боковых частей лица — скулы, щеки.

— Это хорошо.

— Хорошо?! — теперь он услышал эмоции в голосе этой женщины. Гнев, самый настоящий гнев. — Вы говорите — это хорошо?!

— Хорошо, что нет угрозы жизни. Что не пострадали легкие от вдыхания горячего воздуха. Что целы глаза. Что ожоги средней и легкой, а не тяжелой степени. Вот это хорошо.

— Вы представляете, что значит лицо для профессиональной модели? — Тура смотрела на него через прищур светлых ресниц. Убойный у этой женщины взгляд. Впрочем, ее можно понять. Она мать. Вот она — настоящая мать, которая за своего ребенка горло перегрызает, невзирая на то, что ребенок — давно взрослый. — Да даже не в этом дело! Она просто молодая девушка, у которой в пожаре пострадало лицо. Оно теперь будет все в шрамах! И руки! И ноги!

— Простите, я неудачно выразился, — Марк и в самом деле испытывал раскаяние. Он так боялся гораздо более худших новостей, что сказал, не подумав. Не подумав прежде всего об эстетической стороне вопроса. Для него куда важнее, что жизни Кристины ничего не угрожает. — Но если