В дрожащем сиянии фонарей различаю её силуэт. Маленький, хрупкий, обманчиво светлый. Нана держит Булатова за руку и неспешно подходит к подъезду. Парень по-свойски целует её в щеку. Не пошло. Не нагло. Скорее по-дружески… Это кажется странным и совершенно не вяжется с тем, что я видел в школе. И снова за грудиной жжёт. С Булатовым Нана настоящая. С ним ей хорошо. А я просто никчёмный оборванец, без спроса ворвавшийся в её жизнь, сибирский валенок, напрасно сохранивший в памяти то, что давно следовало отпустить.

Сжимаю в ладони занавеску и не сразу соображаю, что в комнате становится светло. В зеркальной поверхности стекла вижу нас: крупным планом себя, угрюмого и потерянного, а чуть поодаль – Нану. Различаю её испуганный взгляд, а после слышу тихое «Уходи».

Шумно выдыхаю, в своём отчаянии достигая пика, и, оттолкнувшись от подоконника, спешу на выход. Я лишний. Чужой. Ненужный.

Стараюсь не смотреть на девчонку. Моё сострадание к ней – дополнительный повод для Марьяны ударить побольнее. Но всё равно замечаю, как она обессиленно оседает на пол, как алеют щёки на её поникшем лице, как острые коленки подпирают подбородок, а тонкие пальцы путаются в волосах. Здесь и слепому ясно: ей плохо! И всё же сжимаю кулаки и прохожу мимо.

– Прости, – шепчет сдавленно, стоит мне дойти до двери. – Ты хотел помочь, а я поступила по-свински. Просто у меня не было выбора. Да и знала, что тебя не тронут.

Киваю и по обыкновению молчу. Выбор есть всегда! И каждый из нас его сделал этим вечером.

– Мне стыдно! Доволен? – срывается в хрип и смотрит на меня снизу вверх. Глаза воспалённые, уставшие, бесцветные. Губы сжаты в узкую линию, а подбородок дрожит.

– Опять молчишь? – Мотает головой, а в уголках ее глаз замечаю слёзы. – Какого чёрта ты вечно молчишь, Ветров?

Она хочет встать, но сил не хватает. Снова падает на пол и закрывает лицо руками. Тихо всхлипывает и что-то неразборчиво бубнит. Мысленно уговариваю себя уйти. Хватит! Сегодня уже сполна поплатился за свою жалость к Марьяне!

Но вместо того, чтобы открыть дверь, я запираю ее на замок, выключаю в комнате свет и зачем-то сажусь рядом с Наной, нарочно задевая девчонку плечом. Та вздрагивает, но не сбега́ет. Уверен, хочет спросить, какого лешего я творю, но робко молчит.

Битый час мы сидим в темноте. Просто рядом, как когда-то давно, в прошлой жизни, от которой остались жалкие осколки воспоминаний. Но как же мне хочется, чтобы именно сейчас своими острыми гранями они врезались в сознание Наны.

– Ты хотела поговорить? Спрашивай! – Затылком упираюсь в стену. – Я отвечу всего на три твоих вопроса: не ошибись с ними, Нана.

Девчонка недовольно хмыкает. Возможно, бесится, что я вновь назвал ее Наной. А быть может, не желает играть по моим правилам. Что ж, по чужим я не играю давно.

– Это ты избил Симонова?

Моя очередь усмехаться: неужели расквашенный нос болтливого мерзавца – сто́ящая тема для разговора?

– Да, – отвечаю сухо. Гордиться особо нечем, но я ни капли не жалею, что преподнёс уроду урок.

– Зачем? – спешит с уточнением Марьяна.

– Это уже второй вопрос, – напоминаю на всякий случай. К горлу волнами подкатывает разочарование. Я зря надеялся, что Нана хоть что-то вспомнит…

– И ладно. Отвечай! – небрежно бросает и, разумеется, не видит, как я морщу нос.

– Симонов болтун и пустомеля. Я просто научил его держать язык за зубами.

Рассказывать Марьяне об истинных мотивах драки не хочу. Этой зазнайке вовсе не обязательно знать, что причина в ней.

– А почему промолчал?

– Это последний вопрос, Нана.

– Что за глупые правила? – Она сердито хлопает себя по коленкам и пытается встать. На сей раз ей это удаётся. – Почему нельзя нормально поговорить, Ветров?

– Я запутался, на какой вопрос отвечать? – Смеюсь и следом поднимаюсь на ноги. Глаза давно привыкли к темноте, да и уличные фонари в достаточной мере освещают комнату, чтобы видеть силуэт Наны весьма чётко.

– Ветров, ты издеваешься? – Она суетливо вскидывает руки и спешит к окну.

– Нет. – Борюсь с желанием подойти ближе. – Просто даю тебе шанс задать действительно важный вопрос.

– То есть в школе ты струсил, верно? Тоху испугался, да?

– Нет! – получается грубо. Какая же она всё-таки глупая, с ветряной мельницей вместо мозгов! – Я давно перестал бояться темноты, тишины и крыс. А ещё, Нана, я научился думать прежде, чем говорить. Потому и промолчал!

– Что ты сказал? – настороженно переспрашивает и оборачивается в мою сторону. – Крыс? Каких ещё крыс?

– Навроде твоего Булатова, – я отступаю от правил и отвечаю на четвёртый вопрос.

На этом всё! Точка! Да сколько можно искать этот долбанный свет в чёрной, насквозь протухшей душе Наны. Я устал! Я больше не вижу смысла!

– Разговор окончен, Марьяна! Сладких снов! – На ощупь нахожу замок и отпираю дверь, а после не оглядываясь иду к себе.