Единственной существенной трудностью было подговорить кузину Анну, поскольку без ее согласия и участия этот проект был бы просто неосуществим. А она, как я уже сказал, отношениями с ними очень дорожила. Итак, представьте: вечер, клуб в сборе – все происходит на общей кухне, что-то едят, что-то пьют, опять хвалят жизнь прошлую и ругают нынешнюю.

Меня весь день не было дома, и моя сестра запустила «дезу», будто я нашел ужасную работу «по-черному», с ежедневной оплатой. Поэтому мое появление на кухне с грязными руками и серой полосой на щеке (цемент) смотрелось вполне адекватно.

Я с шумом вошел на кухню и, изобразив крайнюю усталость, плюхнулся на стул и довольно внятно произнес:

– Сестра, налей двести пятьдесят граммов рабочему человеку – спасу нет, как устал.

Анна демонстративно наливает стакан водки, выкладывает соленый огурчик и кусок хлеба с солью.

В присутствии трех-четырех случайных свидетелей я махом осушаю стакан, крякаю и шумно занюхиваю хлебом. Закусываю огурцом, да так, что в тишине слышен его оглушительный хруст.

Устало поднимаюсь, громко говорю:

– Сначала душ, а после – ужин!

Отправляюсь в душевую и нарочито долго там моюсь. Возвращаюсь, сажусь за стол и чувствую на себе страждущие взгляды: на тот момент в кухне собрался весь деловой клуб.

Они молчат, молчу и я. Наконец кто-то не выдерживает и осторожно интересуется:

– А правда ли, что?…

– Так и есть, – важно отвечаю я. – Сам от себя такого не ожидал.

– Какая хоть работа?

– Каторжная – врагу не пожелаешь, – вздыхаю я. – Пришел состав с цементом в мешках – вот целый день и парюсь с тройкой таких же бедолаг: на горб по мешку-и взад-вперед шастаем. Конца и краю не видать. Правда, платят неплохо – тридцать марчелл (немецких марок) за час в одни руки!

И для достоверности швыряю на стол 180 марок, якобы полученных за 6 часов работы. Семь голов склонились над столом, и семь пар глаз уставились вначале на деньги, а затем на меня. Повисло молчание: никто не знал, как отреагировать, «не уронив себя и свое достоинство». Общий столбняк постепенно прошел и начался малый курултай – обсуждение.

– Нда, хм…

– Ни хрена себе!..

– Да я скорее руки отрублю, чем мешок на спине потащу…

И уже потеплее:

– Ты что, и завтра пойдешь?

– Пойду, братва, обязательно пойду, – киваю я и добавляю: – Уже с заходом на восемь часов, то есть на 240 марчелл!..

Затем я долго – для полной достоверности – описываю грязную и вонючую спецовку, которую пришлось надеть, и то, какой шеф хам: орет, гад, все время, измывается; и какая тяжелая работа и еще много всяких ужасов. Потом широко зевнул, потянулся и, извинившись, отправился в свою комнату отдыхать.

Ждать пришлось недолго. Вскоре раздался стук в дверь. Это был культурный и вежливый Дмитрий – «бывший олигарх» и «вице-президент» какой-то там компании. Шепча и воровато озираясь, пригласил меня в свои покои на рюмочку.

Я себя долго уговаривать не стал и уже через пару минут сидел, развалясь в кресле у него в комнате за столом. На столе колбаса, сыр «Рокфор», масло, хлеб, кофе и армянский коньяк, привезенный с Украины и отложенный для важного и торжественного случая. Его жена хлопотала, была радушна и поглядывала на меня большими горящими глазами. У меня от этой картинки в ушах заиграла музыка с заезженной виниловой пластинки, а хрипловатый голос Утесова выводил: «У самовара я и моя Маша». Да и сам Дмитрий, разливая коньяк, заговорщицки кивнул на кровать, где уже покоилась аккуратно собранная его рабочая одежда.

– Послушай, замолви словечко за меня у шефа, – потупив глаза, сказал он. – А то, знаешь, с деньгами напряг – уже месяц, как один голимый социал. Потолкуй, будь другом. Только не говори пацанам, а то, знаешь, засмеют. Ну их…

– А как же домой возвращаться, в хайм, – в рабоче-крестьянском виде? – спросил я.

– Мы с Натальчиком уже все продумали: она заезжает с тестем на машине за мной, отвозят к нему – я отмываюсь, ужинаю и возвращаюсь в хайм…

– Понятно. Все как в кино: слегка усталый, чистый и пахнущий, как истый джентльмен, парфюмом, коньяком и сигарами, – закончил за него я.

Димон с женой засмеялись, завершая наш «монтаж» фразой, не лишенной юмора:

– … И заявляю с трибуны, что был на переговорах с бизнес-партнерами из Москвы.

Тут засмеялись от души все вместе. Димон выпил, и его уже было не остановить.

– А каково одиноким женщинам! – вдохновенно рассказывал он. – Попали в эту «психушку» и закрутились без остановки – вещи, вещи, вещи… Бродят по всяким там «Фазаненштрассен» и скидки отслеживают. Все из бутиков, все дорогое и очень дорогое! Сами же работают как проклятые – уборщицами, посудомойками, прислугой за пять марок в час; а экономят на всем – еде, кино, концертах. Некоторые еще умудряются припутанивать…

Выслушав откровения визави, я задаю традиционный вопрос о фантазиях про красивую жизнь, которыми потчуют друг друга азюлянты в хайме:

– Послушай, Димон, скажи мне, зачем на всех этих заседаниях «курултая» рассказывались байки про «белого бычка» – я просто хочу понять?…

Этот коронный вопрос я задаю уже в тысячный раз, заранее зная, что на него нет ответа – просто не существует в природе. Если только визави не пробормочет что-то вроде: «Ну-у, понимаешь… Так уж повелось… Да уж… Что уж тут…»

… Ответ хозяина укладывался-таки в уже знакомый стереотип. Димон стал серьезным и, зачем-то оглянувшись на дверь, перешёл на шепот:

– Пойми, тут сложился такой идиотский стиль взаимоотношений: все друг другу врут, причем, все знают, что врут, но слушают друг друга и не верят ни вот на столько. Но фантазировать продолжают, поддерживая всеми фибрами своей души приклеенный к своей персоне имидж магната. К примеру, если был в России реализатором на базаре, то утверждаешь – будто хозяином пошивочного цеха, был официантом – в одночасье превращаешься в завпроизводством. И пошла писать губерния!.. Не мною это придумано, так уж повелось…

Под занавес Димон заручился от меня обещанием замолвить словечко у хозяина, добавив вполголоса:

– Ты уж не подведи меня, не проболтайся, а за мной не заржавеет, поверь.

Пообещав замолвить словечко у босса, я отбыл к себе. Но пробыл в одиночестве не долго, потому что через пять минут ко мне постучался Владик и пригласил к себе на фужер вина с виноградных плантаций Майнца. Все повторилось с абсолютной точностью, как и у Димона. Разница была лишь в средствах маскировки сего постыдного