Из-под мехов высунулся старик, не столько седой, сколько дряхлый. Уж вроде бы на седьмой руне мужчина должен быть крепок и силен чуть ли не до самой смерти, а этот выглядел так, словно дунешь, и он рассыпется.

Я переглянулся с Видарссоном, и он пожал плечами.

Малец подбежал к отцу, помог ему подняться, довел до лавки возле стола и крикнул ключницу, чтоб та растопила очаг, мол, отец мерзнет.

— Давненько у нас не было гостей, давненько. Сколько уже, Гис?

— С осени. Лодинн приезжал скот резать.

— Так Лодинн — не гость.

— Это мой старший брат, — пояснил нам Гис.

— А вы кто такие? — снова спросил старик.

— Ульв Гладколицый и Бьярки Косматый. Мы из вольных хирдманов, ищем сильных тварей для продажи в рунный дом.

— Ульв и Бьярки? Не слыхал… А отцы ваши кто? Из каких семей?

Старик закутался в одеяло и щурился в полумраке, разглядывая наши лица. А я растерялся. Не догадался заранее придумать еще и имена отцов. А ведь этот старый хрыч может и до дедов докопаться.

— Так ведь это… Ушли мы из дома, — вдруг ляпнул Видарссон.

— Точно, — подхватил я. — Отец не хотел пускать нас в хирдманы, потому сбежали. И имя отца называть не стану, не хочу, чтобы он отыскал нас.

Вемунд пожевал губами, помолчал.

— Что-то не припомню, чтоб у кого-то двое сыновей разом ушли в вольные. Слыхал, у Ви́гота сынок оставил рунный дом и прибился к какому-то пришлому хирду, у Ма́нне тоже, и у А́рвида(1), но они и не возражали супротив ухода. А хёвдинга вашего как звать?

Вот же дотошный старик! Видать, скучно ему целыми днями лежать на лавке, поговорить не с кем, потому и терзает нас вопросами.

— Аль…. Альгерт.

— Хмм, Альгерт. Местный али пришлый?

— Пришлый, — буркнул я. Если назову местным, так дед захочет узнать его родословную на десять колен назад.

— А вы, значит, местные?

— Местные.

— В каком рунном доме были?

— Возле Сторборга который. Скирир, сын хозяина дома, решил хельтом стать, — если уж врать, так напропалую, — вот его отец и дед готовы хорошо заплатить за тварей, что вровень с десятой руной или выше. Потому Аль… Альгерт отправил нас на поиски. Есть ли у вас такие твари? Слыхали о таких?

— А не слабоваты вы для таких тварей? — старик уже в который раз проигнорировал мой вопрос.

— Так мы самые слабые в хирде. Остальные-то ого-го какие. Мы только ищем. Ловить другие будут.

— Да-да, вон оно что. Интересно-интересно, — старик полусонно закачал головой.

В дом влетела ключница, за ней пяток рабынь со снедью да с дровами. Быстро разожгли огонь в очаге, расставили и нарезанные крупными ломтями желтые сыры, и разогретые колбасы, и разваренные овощи в горшке. Отдельно водрузили большую посудину с похлебкой из требухи. Рыбы было маловато, и та вся речная. В конце поставили на стол и бочонок с хмельным.

— Мы засиживаться не будем. Надо добычу искать, — громко сказал я. — Так есть здесь твари? Может, соседи видели?

Но старик молчал. Неторопливо макал подсохшие лепешки в похлебку, обсасывал с них бульон, затем осторожно откусывал, и если казалось твердо́, снова совал в тарелку. Гис поглядывал на нас и быстро отводил глаза, если натыкался на мой взгляд. Он будто бы стеснялся отца. Сестренки пристроились на краю лавки и тихонько перехихикивались между собой, потом одна стукнула другую, и они обе выскочили из дома. Наверное, чтобы подраться. Хускарлы остались снаружи, за стол не садились.

— Здесь ведь не всегда так пусто было, — вдруг заговорил старик.

Да мне насрать, пусто у тебя или нет. Скажи, есть ли тут твари! Или в бездну? Лучше уйти поскорее.

— Плодовитая жена, пятеро сыновей, трое дочерей. Всё было! Да-да, зим пять прошло, как я стал убогим. Завелась в здешних краях тварь. Скот рвала, рабов тоже. Да-да, вот я и пошел убивать ее. У самого девятая руна, трое сынов-хускарлов. Считай, свой хирд! Сам наплодил. Хе-хе-хе. Но тварь оказалась сильна. Разорвала второго сына, мне всю грудь располосовала. Старшой заколол ее-таки, да вот беда, кровь твариная залила меня с головы до ног. Пока отыскали жреца мамирова, пока привели, глубоко отрава проникла. Да-да, и руны растерял, и силу. А потом бритты из лесов поперли. Жену мою убили. Сами еле живы остались. А потом старшие сыновья семьями обзавелись, да ни один не захотел тут остаться, выпросили себе другие земли, сами и лес рубили, и пни корчевали, и землю пахали, и дома строили. Да-да, вроде бы и недалече живут, а все равно не рядом. Хотели, чтоб мой дом младшему достался, Гису. Балуют его. Да-да, по обычаю земля должна старшо́му отойти, а они вона как повернули. Хорошо хоть вон, двоюродные племянники с севера приехали, согласились побыть со стариком, пока Гис подрастет. Они присматриваются, думают, стоит перебираться в Бриттланд или нет. Да-да, земля-то здесь добрая, родит хорошо, и овцам приволье, пастбищ полно, и за ними не нужно карабкаться в горы. Да вот не по душе им, что вера отцовская здесь забывается понемногу. Поналезли откуда ни возьмись эти солнечники. И ладно бы только рабов морочили, так ведь и норды их слушают. Не дело это, не дело…

Я всё ждал, когда старик откупорит бочонок. Сил нет его на трезвую голову слушать. Нудит и нудит, нудит и нудит, почти как Ульвид. Сейчас про отца своего заговорит, про деда, всех предков вспомнит.

— Да-да, сейчас тут тихо. Тихо-то тихо, да вот недавно сосед сказал, что к нему гости заглянули. Незваные гости, нежданные.

Неужто тварь какая? Но старик снова замолчал. Вытащил кусок ливера из похлебки и принялся его тщательно пережевывать. К счастью, вернулась ключница, откупорила бочонок и разлила по кружкам ароматный эль. Разлила едва ли половину, а остальное утащила с собой.

А, может, к соседу тоже ульверы заглянули? Да нет, так быстро бы не успели, да чтобы еще и весть досюда дошла.

— Говорит, то мертвецы были, драугры. Поди, брешет. Откуда тут взяться драуграм? Сам он троих убил, и еще с десяток мимо прошел. А, может, там и не десяток был? Вот я и думаю, а