через месяц. Дни вашей безопасности сочтены. Вы столько лет прожили в изоляции; вряд ли вы понимаете, в каком состоянии сейчас находится мир. Даже эту небольшую страну разрывает взаимная подозрительность и враждебность. Люди из долины уже далеко не те суеверные, темные крестьяне, как когда-то. Они вооружены современным оружием и не остановятся перед массовым убийством. Вас всех ждет верная гибель.

Она не отвечала. Только слушала, не вставая, кутаясь в свой белый плащ, — далекая, отрешенная.

— Анна, Виктор умирает, — сказал я. — Может быть, его уже нет в живых. Он больше не сможет тебе помочь, но я смогу. Я всегда тебя любил. Слова ни к чему — ты и так знаешь. Ты сломала две жизни, его и мою, когда ушла на Монте-Верита двадцать шесть лет назад. Но речь сейчас не об этом. Важно, что я снова нашел тебя. И на свете сохранились еще уголки, не тронутые цивилизацией, куда мы могли бы уехать вместе, ты и я… и все, кто здесь с тобой, если они пожелают к нам присоединиться. У меня достаточно денег, я все устрою, тебе не придется ни о чем беспокоиться.

Мысленно я уже видел, как улаживаю практические вопросы в посольствах и консульствах, оформляю паспорта, выправляю нужные бумаги, запасаюсь одеждой…

И одновременно перед глазами у меня разворачивалась карта мира с нехожеными горными массивами — от Южной Америки до Гималаев, от Гималаев до Африки. А еще малоисследованные просторы Северной Канады, обширные области Гренландии… И острова — бесконечное множество затерянных в океане островов, пристанище морских птиц, куда не ступала нога человека. Безразлично, что это будет — гора или остров, заросли или пустыня, дремучий лес или ледяные равнины Арктики. Пусть Анна выбирает сама. Я слишком долго жил вдали от нее и теперь хотел одного: быть с ней вечно.

И это было реально: ведь Виктор, ее законный муж, на грани смерти. Я повторил ей это еще раз — без прикрас, с предельной откровенностью. И теперь ждал от нее ответа.

Она засмеялась мягким, негромким смехом, который я так любил и так хорошо помнил; мне захотелось подойти и обнять ее — столько жизни было в этом смехе, столько радости и надежды.

— Ну так как? — спросил я.

Она поднялась и встала рядом со мной.

— Жил-был один человек, — заговорила она, — и поехал он на вокзал Ватерлоо, и попросил кассира продать ему билет в рай. Один билет. В один конец. И когда кассир ответил, что такой станции не существует, он схватил стеклянную чернильницу и запустил кассиру в голову. Вызвали полицию, буяна увезли и посадили в тюрьму. Тебе не кажется, что ты просишь у меня билет в рай? А здесь гора Истины, это совсем другое.

Признаться, я был уязвлен. Она не приняла моих слов всерьез, она надо мной насмехалась!

— А что ты тогда предлагаешь? — спросил я. — Сидеть на месте и ждать, когда они явятся и всех перебьют?

— Не беспокойся за нас, — сказала она. — Мы знаем, что нам делать.

Она говорила ровным голосом, словно о вещах безразличных, и я с болью видел, как нарисованное мною наше общее будущее ускользает и тает.

— Может быть, вы владеете каким-то секретом? — укоризненно спросил я. — Ты способна сотворить чудо, спасти себя и всех остальных? А как же я? Мне нельзя уйти с вами?

— Ты и сам не захочешь. — Она положила мне руку на плечо. — Построить еще одну Монте-Верита непросто. Отказаться от одежды и начать поклоняться солнцу — это далеко не все.

— Согласен. Я готов начать с нуля, с чистого листа, готов усвоить новые ценности. Все, что занимало меня в этом мире, не стоит и гроша. Талант, успех, работа — все это суета. И если бы я мог быть с тобой…

— Со мной? В каком смысле? — спросила она.

Я растерялся и не знал, что сказать. Прямой ответ прозвучал бы чересчур откровенно. Видит Бог, мне хотелось всего, что могут дать друг другу мужчина и женщина. Я жаждал близости — пусть не сразу, потом, когда мы найдем для себя другую гору, или остров, или любое место, где мы сможем скрыться от мира. Сейчас не стоило пускаться в объяснения. Я готов был следовать за ней куда угодно — лишь бы она согласилась.

— Я люблю тебя и всегда любил. Разве этого не достаточно?

— На Монте-Верита — нет.

Она откинула капюшон, и я увидел ее лицо.

Я смотрел на нее, застыв от ужаса, не в силах пошевелиться, не в силах вымолвить ни слова. Меня словно парализовало. Одна сторона ее лица была чудовищно обезображена. Болезнь захватила лоб, щеку, шею, иссушила и покрыла пятнами кожу. Глаза, которые я так любил, потускнели и глубоко запали в черных глазницах.

— Видишь, — сказала Анна, — это место — отнюдь не рай.

Кажется, я отвернулся. Не помню. Помню, что сделал шаг в сторону и взглянул вниз, но увидел только пелену облаков.

— Недуг безжалостен, — произнесла она. — Многие умерли. Если я еще жива, то только потому, что я физически крепче. От проказы никто не защищен, даже мы, живущие на Монте-Верита, хоть нас и считают бессмертными. Но меня это мало заботит. Помнишь, я когда-то говорила: если горы для тебя важнее всего на свете, им нужно отдавать все до последнего? Вот я и отдала. Худшее позади, я уже не страдаю, и не надо страдать за меня.

Я молчал. По щекам у меня катились слезы; смахнуть их я не пытался.

— На Монте-Верита нет ни иллюзий, ни грез, — продолжала она. — Они достояние земного мира — твоего мира. Прости, если я разрушила образ, созданный твоей фантазией. Ты потерял Анну, которую когда-то знал, и нашел другую, незнакомую. Тебе решать, какую помнить дольше. А теперь возвращайся в свой мир и попробуй построить собственную Монте-Верита.

Где-то внизу росла трава, кусты, деревья; где-то была земля и камни, журчала в ручьях вода. Там, в долине, стояли дома, где жили мужчины и женщины, где рожали и растили детей. В каждом доме был очаг, дым над кровлей, свет в окнах. Еще дальше петляли проезжие дороги, тянулись железнодорожные пути, высились города. Великое множество городов, бесконечное множество улиц. Тесно стоящие здания, ярко горящие окна. Всё там, внизу, под облаками, далеко от Монте-Верита.

— Не тревожься и не бойся за нас, — заключила она. — Люди из долины ничего нам не сделают. И вот еще что… — Она помедлила, и я не глядя почувствовал, что она улыбается. — Не отнимай у Виктора его иллюзии.

Она