Шрифт:
Закладка:
«Ах ты, будь ты проклят, – думаю, – и откуда ты, шельма, на меня навязался?» – и опять его спрашиваю: «Кто ты такой?»
Он опять говорит: «Магнетизер».
«Провались же, – говорю, – ты от меня: может быть, ты черт?»
«Не совсем, – говорит, – так, а около того».
Я его в лоб и стукнул, а он обиделся и говорит: «За что же ты меня ударил? Я тебе добродетельствую и от усердного пьянства тебя освобождаю, а ты меня бьешь?»
А я, хоть что хочешь, опять его не помню и говорю: «Да кто же ты, мол, такой?»
Он говорит: «Я твой довечный друг».
«Ну хорошо, мол, а если ты мой друг, так ты, может быть, мне повредить можешь?»
«Нет, – говорит, – я тебе такое пти-ком-пе представлю, что ты себя иным человеком ощутишь».
«Ну перестань, – говорю, – пожалуйста, врать».
«Истинно, – говорит, – истинно: такое пти-ком-пе…»
«Да не болтай ты, – говорю, – черт, со мною по-французски: я не понимаю, что то за пти-ком-пе!»
«Я, – отвечает, – тебе в жизни новое понятие дам».
«Ну, вот это, мол, так, но только какое же такое ты можешь мне дать новое понятие?»
«А такое, – говорит, – что ты постигнешь красу, природы совершенство».
«Отчего же я, мол, вдруг так ее и постигну?»
«А вот пойдем, – говорит, – сейчас увидишь».
«Хорошо, мол, пойдем».
И пошли. Идем оба, шатаемся, но все идем, а я не знаю куда, и только вдруг вспомню, что кто же это такой со мною, и опять говорю: «Стой! Говори мне, кто ты? Иначе я не пойду».
Он скажет, и я на минутку как будто вспомню, и спрашиваю: «Отчего же это я позабываю, кто ты такой?»
А он отвечает: «Это, – говорит, – и есть действие от моего магнетизма; но только ты этого не пугайся, это сейчас пройдет, только вот дай я в тебя сразу побольше магнетизму пущу».
И вдруг повернул меня к себе спиною и ну у меня в затылке, в волосах пальцами перебирать… Так чудно: копается там, точно хочет мне взлезть в голову.
Я говорю: «Послушай, ты… кто ты такой! Что ты там роешься?»
«Погоди, – отвечает, – стой: я в тебя свою силу магнетизма перепущаю».
«Хорошо, – говорю, – что ты силу перепущаешь, а может, ты меня обокрасть хочешь?»
Он отпирается.
«Ну так постой, мол, я деньги попробую».
Попробовал – деньги целы.
«Ну, теперь, мол, верно, что ты не вор», – а кто он такой – опять позабыл, но только уже не помню, как про то и спросить, а занят тем, что чувствую, что уже он совсем в меня сквозь затылок точно внутрь влез и через мои глаза на свет смотрит, а мои глаза ему только словно как стекла.
«Вот, – думаю, – штуку он со мной сделал!»
«А где же теперь, – спрашиваю, – мое зрение?»
«А твоего, – говорит, – теперь уже нет».
«Что, мол, это за вздор, что нет?»
«Так, – отвечает, – своим зрением ты теперь только то увидишь, чего нету».
«Вот, мол, еще притча! Ну-ка, давай-ка я понатужусь».
Вылупился, знаете, во всю мочь и вижу, будто на меня из-за всех углов темных разные мерзкие рожи на ножках смотрят, и дорогу мне перебегают, и на перекрестках стоят, ждут и говорят: «Убьем его и возьмем сокровище». А передо мною опять мой вихрястенький баринок, и рожа у него вся светом светится, а сзади себя слышу страшный шум и содом, голоса и бряцанье, и гик, и визг, и веселый хохот. Осматриваюсь и понимаю, что стою, прислонясь спиною к какому-то дому, а в нем окна открыты, и в середине светло, и оттуда те разные голоса, и шум, и гитара ноет, а передо мною опять мой баринок, и все мне спереди по лицу ладонями машет, а потом по груди руками ведет, против сердца останавливается, напирает, и за персты рук схватит, встряхнет полегонечку, и опять машет, и так трудится, что даже, вижу, он сделался весь в поту.
Но только тут, как мне стал из окон дома свет светить и я почувствовал, что в сознание свое прихожу, то я его перестал опасаться и говорю: «Ну, послушай ты, кто ты такой ни есть: черт, или дьявол, или мелкий бес, а только, сделай милость, или разбуди меня, или рассыпься».
А он мне на это отвечает: «Погоди, – говорит, – еще не время: еще опасно, ты еще не можешь перенести».
Я говорю: «Чего, мол, такого я не могу перенести?»
«А того, – говорит, – что в воздушных сферах теперь происходит».
«Что же я, мол, ничего особенного не слышу?»
А он настаивает, что будто бы я не так слушаю, и говорит мне божественным языком: «Ты, – говорит, – чтобы слышать, подражай примерно гуслеигрателю, како сей подклоняет низу главу и, слух прилагая к пению, подвивает бряцало рукою».
«Нет, – думаю, – да что же это такое? Это даже совсем на пьяного человека речи не похоже, как он стал разговаривать!»
А он на меня глядит и тихо по мне руками водит, а сам продолжает в том же намерении уговаривать.
«Так, – говорит, – купно струнам, художне соударяемым единым со другими, гусли песнь издают и гуслеигратель веселится, сладости ради медовныя».
То есть просто, вам я говорю, точно я не слова слышу, а вода живая мимо слуха струит, и я думаю: «Вот тебе и пьяничка! Гляди-ка, как он еще хорошо может от божества говорить!» А мой баринок этим временем перестал егозиться и такую речь молвит: «Ну, теперь довольно с тебя; теперь проснись, – говорит, – и подкрепись!»
И с этим принагнулся, и все что-то у себя в штанцах в кармашке долго искал, и наконец что-то оттуда достает. Гляжу, это вот такохонький, махонький-махонький кусочек сахарцу, и весь в сору, видно оттого, что там долго валялся. Обобрал он с него коготками этот сор, пообдул и говорит: «Раскрой рот».
Я говорю: «Зачем?» – а сам рот раззявил.
А он воткнул мне тот сахарок в губы и говорит: «Соси, – говорит, – смелее; это магнитный сахар-ментор: он тебя подкрепит».
Я уразумел, что хоть это и по-французски он говорил, но насчет магнетизма, и больше его не спрашиваю, а занимаюсь, сахар сосу, а кто мне его дал, того уже не вижу. Отошел ли он куда впотьмах в эту минуту или так куда провалился, лихо его ведает, но только я остался один и совсем сделался в своем
