Ифе, покраснев, поспешила прочь. Фелисити окинула вестибюль оценивающим взглядом, разглядывая мраморные полы, широкую лестницу, перила из красного дерева.

– Запиши, Хартли, – сказала она, разглядывая обои. – Я хочу видеть здесь что-нибудь менее устаревшее. Зелень Шееле[21], например, подойдёт… Чарльз!

Чарльз, сияющий, как раз спускался по лестнице.

– Фелисити! Как тебе «Лэнгхэм»?

– Ах, просто очаровательно, хотя я, конечно же, ужасно по тебе скучаю. Ты просто обязан пригласить меня на ужин, иначе я увяну.

– Что ж, надеюсь, до четверга хватит хотя бы чашечки чая. А тебе, Элеонора, понравилось пребывание в «Лэнгхэме»?

– Спасибо, сэр, – ответила девушка.

– Не нужно называть меня «сэр», Элеонора.

Фелисити изогнула бровь:

– Я и не подозревала, что в твоём доме всё так… неофициально, Чарльз.

Он покраснел:

– Признаться, в обычных обстоятельствах я о таком не мог бы и мечтать. Но мы с Элеонорой росли вместе. Я просто не могу просить её называть меня «сэр» после того, как много лет дёргал её за косички. От неё это будет звучать как-то неестественно.

Глаза Фелисити блеснули, словно сталь клинка:

– Ах, вот как?

В груди Элеоноры нарастала тревога. Не прошло и десяти минут, как она вернулась в Гранборо, а уже попала в неприятности.

– Боже, да, – ответил Чарльз. – Кажется, я был с ней настоящим чудовищем. Она часто просила меня помочь ей с французским, а я учил её ужасным фразам.

Элеонора вздрогнула:

– Да? Каким?

Лицо Чарльза стало пунцовым:

– Я думал, ты знаешь! Ты всегда улыбалась, когда отвечала мне, и смеялась, стоило мне засмеяться. Конечно же, ты знала!

– Так чему же такому ты меня учил? – спросила Элеонора, не в силах удержаться от улыбки.

– Я не могу сказать. Ты ведь…

– Свободна, Хартли, – прервала Фелисити, беря Чарльза под руку. – Сейчас я не нуждаюсь в твоих услугах.

Элеонора побежала к лестнице для слуг, пока Чарльз и Фелисити поднимались по парадной лестнице в гостиную. Как только она оказалась в кухне, Ифе крепко обняла её.

– Ох, какая ты красивая! Покрутись, Элла! А я получила ещё одно письмо из дома. Прочитаешь мне?

Элеонора улыбнулась, отчасти позабыв страх:

– Конечно! Но скажи мне, ты в порядке? Ты не…

Обе посмотрели на миссис Филдинг.

– Я в порядке, – заверила Ифе, хотя от Элеоноры не укрылись тёмные круги под глазами и то, как она беспокойно теребила манжеты своего платья. – Пожалуйста, прочтёшь мне письмо?

Полчаса Элеонора провела на кухне, пока читала вслух письмо Ифе и писала ответ. При этом её буквально забросали вопросами о Фелисити и «Лэнгхэме». Слишком скоро раздался звон колокольчика из гостиной, и паника снова захлестнула Элеонору.

– Ты помнишь, что я сказала? – спросила она у Ифе, сжав руку подруги.

Ирландка кивнула. Элеонора поспешила наверх, вызвала кэб и в тишине сопроводила Фелисити обратно в «Лэнгхэм».

Девушка уже знала, что сейчас случится.

Фелисити стискивала пальцами юбки, поднимаясь по лестнице в свой гостиничный номер. Её руки были напряжены, словно тетивы луков, ожидающие выстрела. Фелисити ждала, пока Элеонора отопрёт дверь в комнату. Она стояла, словно палач у виселицы – молчаливая, неподвижная, с пустым непроницаемым лицом.

С колотящимся сердцем Элеонора притворила за ними дверь.

Все свёртки Фелисити были аккуратно сложены у изножья кровати. Подушки – взбиты, простыни – поменяны. Скатерть была чистой, на подоконнике не осталось ни пылинки, а все поверхности были отполированы до блеска.

Никто не придёт.

– Запри дверь, – велела Фелисити.

Элеонора заперла, пытаясь успокоить себя. Фелисити не могла причинить ей большого вреда. Да, ростом она была выше Элеоноры, но всё же оставалась леди. А руки у леди были тонкими, изящными и ладони – мягкими. Они предназначались лишь для игры на фортепиано и разглаживания юбок. Последние три года Элеонора избегала Лиззи, которая целыми днями таскала железные вёдра с углём вверх и вниз по лестнице. Конечно же, будет не так больно, как…

Фелисити дала её пощёчину.

Элеонора отшатнулась. Щека пульсировала. Фелисити сделала глубокий вздох.

– Цитируй, – велела она. – Двадцать три, четырнадцать.

– Я… что?

Фелисити снова дала ей пощёчину, но Элеонора успела отвернуться. Удар вышел не таким сильным, но кожу всё равно жгло.

– Притчи. Двадцать три, четырнадцать, – резко повторила Фелисити. – Повтори.

Всё, о чём могла думать Элеонора, это «избави нас от лукавого», а это принесёт ещё одну пощёчину. Потом девушка вспомнила, и её охватил страх.

«Ты накажешь его розгою и избавишь его душу от преисподней…»

Фелисити снова ударила девушку. Глаза мисс Дарлинг сияли.

– Я делаю это для твоего же блага, – прошипела она. – Как отцы – для своих детей. Прелюбодеяние – это грех, Хартли. Блуд – это грех. Ты уже слишком много нагрешила.

– Мисс, клянусь, я не…

– Мне не нужны твои оправдания! Ты – моя служанка. И нечего виться вокруг моего жениха! Больше я этого не потерплю. Не потерплю, ты слышишь меня?!

Смог просачивался сквозь закрытые окна экипажа. Фелисити настояла на том, чтобы их закрыли – потому что «на леди нельзя пялиться». Скорее всего, она просто не хотела, чтобы красители на её платье потекли. Сегодняшний наряд, похожий на пирожное, был пурпурным и розовато-лиловым, и если краситель потечёт, лицо Фелисити станет одним огромным синяком. Элеонору начало тошнить. Если мисс Дарлинг не откроет окно, леди придётся вдыхать запахи, оставленные предыдущими пассажирами. А пахло, похоже, дохлой кошкой.

Элеонора закрыла глаза и постаралась отвлечься, прислушиваясь. Уличные продавцы. Лошади. Водители омнибуса, ругаясь, проезжали мимо. Скрипачи. Дети, вопящие от восторга. Мистер Панч кричит: «Вот как это делается!» – и смеётся. Всплеск французской речи и какого-то ещё языка, которого девушка не знала. И вот наконец возница замедлил бег лошадей, кэб остановился.

Элеонора помогла Фелисити выйти, подоткнув юбки, чтобы не попали под грязные колёса.

– Отец!

Мистер Дарлинг был похож на развёрнутый рулон бумаги – высокий, тонкий, сворачивающийся сам в себя от самых плеч и ниже. К удивлению Элеоноры, под локоть его держала женщина, и она была ни капли не похожа на Фелисити. Фелисити была сверкающим кинжалом, тогда как миссис Дарлинг в сравнении казалась маленьким толстым воробушком.