Братишке Вашему и товарищам его — поклон и привет. Грамоту он плохо знает, оттого и стихи плохо пишет, но — в 14 лет это не беда, научится. Спросите его, не надо ли ему каких-нибудь книг? Пусть напишет, вышлю.

А Вам — сердечное спасибо за письмо, т. Анна.

М. Горький

Сорренто.

27. III. 29.

957

М. П. и И. М. НОВИКОВЫМ

7 апреля 1929, Сорренто.

М. и И. Новиковым.

Очень понравилась мне ваша, уважаемые товарищи, книжка о необходимости пересмотра дедовских порядков. Хорошая книжка и написана хорошо: просто, убедительно. Так просто и «душевно» могут и умеют говорить с людями только искренние друзья их, люди, которые не только на словах желают добра трудовому народу, но и умеют делать доброе ему.

Особенную цену и значительность придает книжке то, что одному из ее авторов 60 лет и что сам он, будучи дедом, не только беспощадно критикует «дедовские порядки», а и указывает средства борьбы с ними. Такому учителю должен верить каждый разумный и честный крестьянин, великий наш работник на земле, призванный историей построить для себя свободное, новое государство трудового народа.

Нелегкое время переживает трудовой народ, но когда же он легко-то жил? Однако до Ленинской революции он жил в каторжной работе на хищников и захребетников, жил так, что он «один с сошкой», а за ним «семеро паразитов с ложкой», жил не по своей воле, а как приказывали. Теперь начинает он жить так, как надо, хозяином всей своей страны, строителем совершенно другой, новой культуры. Это — очень трудная постройка, до советских крестьян и рабочих никто еще не пытался, не смел начинать ее. Понятно, что в деле новом люди не могут не ошибаться, но за эти ошибки строителям некого винить, кроме самих себя.

И вы, товарищи, правильно указали на 67-й странице книжки вашей на одну из таких вреднейших ошибок, на ошибку тех крестьян, которые понимают революцию «как освобождение от добросовестной работы», как возможность пожить «барами». Эта ошибка тем вредна, что желание поскорее стать «барами» может сделать людей труда снова баранами, как они были до революции, когда кто хотел, тот и стриг с них шерсть.

О барстве мечтать — рано, прежде надо научиться работать так, чтоб земля давала в десять раз больше того, что она дает, а это — можно, ведь европейский крестьянин умеет заставить землю работать на него, как хочет он, а земли у него — меньше, и земля — хуже. Мы добьемся на земле нашей лучших результатов, если, при дружной помощи ученых — знаниями, рабочих — машинами, крестьянство начнет обрабатывать землю свою разумно и умело.

Народ растет, становится умнее, идет к великой цели своей все быстрее. Вот на-днях я получил письмо от 17-го марта из Уфимского кантона. Человек пишет мне:

Сейчас крестьянство справляет в Благовещенском заводе масленицу, но это уже только слабый намек на то, что было всего года 4–5 тому назад: тогда масленица не проходила хотя бы без одного, двух убийств и многих увечий, а в этом году даже порядочно выпившего и горланящего песни не часто встретишь. Это создает новая наша общественность. Вчера в нашем нардоме ставили второй уже раз за эту зиму «Свадьбу Кречинского» — и народу полно. Кто раньше умел играть и хотел смотреть в деревнях «Свадьбу Кречинского»?

Такие письма приходят все чаще и — великую радость приносят они мне, тоже — дедушке. Если б собрать их да напечатать, большая и светлая книга получилась бы, радостная книга.

Было бы хорошо, т. Новиков-дед, если б Вы написали еще книжку, подробно рассказав крестьянству о Вашем житейском опыте, о великом труде жизни Вашей. Напишите-ко!

Сердечно благодарю Вас за то, что прислали мне «Дедовские порядки». Еще раз скажу: ценная книжка. От всей души желаю Вам здоровья и бодрости духа. Такие люди, как Вы да сын Ваш, — дорого стоят. И нужны они нашей стране, трудовому народу ее так же, как солнце и хлеб.

М. Горький

Сорренто,

7. IV. 929.

958

Н. И. КОЛОКОЛОВУ

23 апреля 1929, Сорренто.

Н. Колоколову.

На мой взгляд, в рассказе «Полчаса холода и тьмы» Вам «по существу дела» не удалось сказать ничего нового, от себя. Профессор Ваш — лицо знакомое, он уже многократно «фигурировал» в различных рассказах, повестях, драмах, — фигурировал в качестве лица, которое отпевают или высмеивают. Вы написали панихиду. Разумеется — хоронить, так же как и родить, законнейшее Ваше право, но, мне кажется, что оба эти акта требуют иного, более вдумчивого и углубленного отношения к ним. Профессор Ваш, будучи историком, мыслит и чувствует недостаточно «исторично», а скорее как литератор, написавший книгу, которую негде издать. У меня, читателя, получается такое впечатление: человек опоздал сообщить «городу и миру» мысли свои, и отсюда его трагедия, его «козлиная песнь», ибо: трагос — козел, оде — песнь, как Вы знаете. Есть роман Конст. Вагинова «Козлиная песнь», изд. «Прибой», — Вы не читали? Там — тоже панихида по индивидуализму, но — в другом тоне, чем у Вас. Панихид таких — много, но все они не трагичны, а, пожалуй, являются в полном смысле слов[а] «козлиным» блеянием.

Когда я прочитал на 1-й, 2-й стр.: «…синело огромное, ровное, снежное поле… такое зловеще ровное, что пройти по нему было страшней, чем взобраться на высокий, крутой обрыв» (я бы оказал — не «взобраться», а «спуститься с»), — мне показалось, что поле это не потому «зловеще ровно», что покрыто снегом, а потому еще, что оно выстлано — покрыто — правильно разложенными мыслями профессора о земле, о мире. Дальше — крот, который ищет свою норку, прикрытую толстым слоем хорошо слаженных мыслей, и тут могла бы получиться настоящая, хорошенькая трагедия. У Вас же получился длинный и довольно скучный рассказ об интеллигенте, который опоздал куда-то — к «самоутверждению», к славе и т. д. Вообще рассказ не понравился мне. Не сердитесь.

И разрешите сказать кое-что о языке. Вы пишете: «крепнул мороз», «меркнул лес», — так ли? В обоих случаях это вызывает впечатление законченного действия: лег, сел, а Вы хотите сказать, что мороз становился крепче, а лес — мерцал, хотя это не точно, не верно.

«Ищущий», «тычущаяся» и пр. в этом роде слова звучат крайне скучно. Вообще слога: щи, вши, щий, вший, ычуща — следовало бы употреблять лишь