Она энергично отвергла соблазн поисследовать потаенные складки своей женственности: было бы некстати, если бы упреждающие ее заметили и приговорили к выбросу в космос. Гэ встала и из дюжины нарядов, которые подарила ей мать, выбрала черное приталенное платье. Она натягивала его помедленнее, потому что вентилятор подсушил пот, а ей не хотелось снова вспотеть. Затем она вышла из своей каюты и двинулась по узкому проходу, который выходил на центральную площадь на 7-й палубе корабля.

По направлению к залу собраний текли в молчании людские реки. Формально общение вслух в общественных местах «Эль-Гуазера» не запрещалось, но каста управляющих настоятельно рекомендовала телепатический обмен, который экономил кислород. На ходу Гэ внимательно прислушивалась, не пожелает ли кто-нибудь из братьев и сестер вступить в мысленную беседу. Уже какое-то время ее преследовало навязчивое ощущение, будто с ней кто-то пытается заговорить, но каждый раз, когда она мысленно открывалась, чтобы подбодрить таинственного незнакомца, тот отказывался отозваться, словно пораженный собственной дерзостью. Несколько дней С.С.В. она подумывала, что впадает в паранойю — страшную болезнь в условиях «Эль-Гуазера», — и пошла к проконсультироваться к лекарю своей палубы, еще нестарому мужчине, чьи напористые приставания были просто оскорбительны.

— Ты совершенно здорова, сестра Гэ, — заверил он с гадкой ухмылочкой (говоря при этом нейтральным, на грани бесстрастного, голосом, что Гэ не понравилось). — Эти попытки общения реальны, они не результат психического расстройства из-за злоупотребления криптой. Наверное, нерешительный воздыхатель, который не осмеливается признаться тебе в страсти…

«Поверь мне, сестра Гэ, перед твоей красотой я бы не проявил застенчивости», — добавил он мысленно, как будто испугавшись звука собственного голоса — рефлекс, тем более глупый, что смотрители перехватывали ментальный обмен легче, чем устную речь.

В памяти у нее сохранился длинный твердый отросток, пытавшийся силой проникнуть в ее сокровенное место, грубые ногти, царапавшие ее грудь и бедра, но совсем из головы вылетело, как ей удалось вывернуться из объятий лекаря и удрать из кабинки приемов. Она обнаружила, что лежит обнаженная на койке и тяжело дышит, во власти спазмов, наедине со своими чувством вины, отвращением и желанием разрыдаться.

Она не сообщила о нападении из опасения, что обвинение обернется против нее же. Однако с поры того тягостного случая ей не удавалось слиться с гармонической вирной на церемониях крипты. Вместо взлета в чудесные миры духа, она, напротив, спустилась в подземелья своей души, где встретилась с энергией ненависти и разрушения, и была напугана ее силой.

Полукруглые ярусы постепенно заполнялись. Актовый зал, расположенный в центральном звездолете поезда, вмещал более 100 000 человек — почти всех пассажиров «Эль-Гуазера». Красноватые огоньки аварийного освещения, разбросанные над бесчисленными дверями и питающиеся от автономного энергетического контура, не могли процарапаться сквозь извечную непрозрачную тьму, скрывающую перегородки, потолок, лестницы и ряды сидений. Участникам собрания в задних рядах, несмотря на их никталопию, было не разглядеть распорядителей, выстроившихся на центральной сцене. Невидимость, однако, существенной помехи не составляла, поскольку распределенные по площади громкоговорители повторяли слова любого из ораторов для самых отдаленных секторов зала.

Гэ заняла свое место в четвертом ряду амфитеатра, откуда могла видеть центральную сцену, а на заднем плане — почти отвесную стену с креслами управляющих и лидеров других каст. Металлический пол подрагивал от шагов хлынувших в раскрытые настежь двери пассажиров. Большинство людей оделись в свои лучшие наряды: платья, комбинезоны или костюмы, которые они приберегали для прилетного собрания. Их искрящиеся от радости глаза бросали отблески света — единственные отблески на фоне тьмы.

Уставшая от ходьбы Гэ уселась на откидное сидение и стала разглядывать управляющих — тех мужчин и женщин, чья каста руководила судьбами «Эль-Гуазера» более ста земных веков, — занявших нижние ряды стены кресел. Они тоже облачились в свои парадные одежды: платья, туники, мантии и шапочки из муаровых тканей, отражавших редкие блики света. Лихорадочность, горевшая в их глазах, странно контрастировала с бесстрастием лиц. Выше сидели лидеры одиннадцати других каст — техники, смотрители, упреждающие, хранители памяти, криптоделы, лекари, пищевики, священники вирны, астрономы, переработчики и наружные, — и бросали друг на друга косые взгляды, в которых читались то угроза конфликта, то приглашение к созу. Более пятидесяти лет С.С.В. касты вели непрекращающиеся войны за влияние, и поочередно занимали ведущее положение подле управляющих.

Гэ была еще ребенком, когда переработчики заставили всех пассажиров самостоятельно заботиться о своей канализации и чистить воздуховоды, и эта гибельная инициатива стоила жизни более чем двум тысячам братьев и сестер. Она вступила в подростковый возраст, когда упреждающие разразились таким потопом информации (в основном совершенно бесполезной), что спровоцировали возрождение паранойи и появление новых, дотоле неизвестных психических заболеваний. Она только-только прошла криптоинициацию, когда каста наружных, отвечающая за внешний ремонт «Эль-Гуазера», уговорила управляющих мобилизовать всех взрослых пассажиров на очистку фюзеляжей, изъеденных космической проказой. Поэтому Гэ пришлось натянуть автономный скафандр и, вооружившись крошечным излучателем-дезинтегратором, совершить дюжину выходов в открытый космос. Впервые в жизни она увидела корабельный караван снаружи. Зрелище этих цилиндрических груд металлолома жестоко разочаровало ее. Тяжелые формы и обглоданный металл едва ли соответствовали той фантастической элегантности, которой ее воображение украшало «Эль-Гуазер». Впрочем, после того, как ей удалось преодолеть разочарование и ужас, которые в ней вызывала межзвездная пустота, вылазки подарили ей такое ощущение свободы и легкости, что она подала официальный запрос на членство в касте. Она еще не получила ответа, ибо бескастовым было трудно подняться выше своего положения, но объявление о возвращении на Землю спутало все расклады, и невидимая нить, на которой висело решение наружных, оборвалась.

В зале наступила глубокая тишина. Теперь на трибунах теснились все пассажиры «Эль-Гуазера», кроме маленьких детей и кормящих матерей.

Выстроившись на центральной сцене, распорядители затянули гимн изгнанников, которому хором вторили собравшиеся. Гэ никогда не чувствовала среди своих братьев и сестер по несчастью такого единства, такого энтузиазма. То была квинтэссенция их души, исходящая из уст, счастье возвращения, наполненное бесконечной грустью странствий. Она чувствовала, как песня уносит ее в древность, за сотню столетий С.С.В., и цеплялась за нее, как цеплялись все наружные за ограждение тросами, чтобы не потеряться в космосе. Пассажиры, конечно, переживали трудные дни во время своего бесконечного путешествия, сталкивались в кровопролитных стычках, которые перерастали в настоящие генеральные сражения, но теперь, когда автоматические таймеры возвращали их в мир, из которого ушли их предки, они осознали, что гимн скреплял их союз и спас их от окончательного погружения в отчаяние и безумие.