— Расскажи, поему ты тут, — говорит ему Алекто.

Он без колебаний сообщает:

— Я украл у родителей. Забрал деньги, припасённые на их пенсию. Теперь у них ничего нет, и мой отец болен. Они не могут позволить его лечение.

Он говорит это так легко, словно обсуждал, что делал на каникулах или выходных, и я гляжу на него с отвращением. Какой гад.

— Как он должен заплатить? — спрашивает Мегера. Она говорит со мной. — Какое наказание подходит для бездумного парня, который украл у родителей и оставил их без денег в нужде?

Я качаю головой. Я не знаю.

— Украсть у него, как он украл у тех, кто дал ему жизнь? — продолжает Мегера. — Око за око?

— Так… он жалеет? — говорю я. — У него есть причина этого?

— Уже поздно, — говорит Тисифона, редкое предложение. — Он тут для наказания.

— Но если он сожалеет… — начинаю я, но Мегера прерывает меня.

— Наказание решено. Парень увидит страдания его отца, — резное зеркало появляется в ее руках.

Я не понимаю. Если бы он еще был в мире смертных, он пошел бы в тюрьму, но сначала был бы суд. Он поступил ужасно, должен заплатить за это. Но, может, у него была причина украсть деньги. Кто-то мог шантажировать его, или его могли обмануть. Я смотрю на парня, пытаясь прочесть невинность или вину на его лице, но оно пустое.

Мегера держит зеркало передо мной и кивает на парня. Мне неловко, когда я беру его у нее, несу ему. Он принимает его без возражений.

Когда он заглядывает туда, его рот напрягается. Я смотрю на Мегеру.

— Молодец, — говорит она, радостно улыбаясь, неловкость прошлой ночи пропала.

Я смотрю, как парень глядит в зеркало, хмурясь, трещины появляются на его пустом выражении лица.

«Это не правосудие», — думаю я. Правосудием было бы дать ему защититься, объясниться. А тут о преступлении слушают и сразу наказывают.

Я вспоминаю карты Оракула. Я, мой путь, мой потенциал. Я, одна и печальная, три танцующие женщины и правосудие. Но это не может быть оно.

Когда парень уходит, бледнее, чем когда он пришел, Алекто зовет меня к себе, и я остаюсь там, пока вызывают других наказанных. Мегера не зовет меня снова, и я разочарована и рада.

— Как долго их наказывают? — спрашиваю я у Алекто на обратном пути.

— Когда они отплатили, они больше не приходят к нам.

— Как долго? — не унимаюсь я.

— Сколько нужно.

— Но если отец парня умрет раньше? — спрашиваю я.

— Его наказание продолжится. Он будет видеть и дальше страдания его отца, даже если сам мужчина присоединится к рядам мертвых. Он будет видеть это, пока не отплатит.

Я не понимаю. Мне не нужно, напоминаю я себе. Это не мой мир.

Когда мы возвращаемся в Эребус, Алекто опускает меня в моей нише, и я замираю, потому что ощущаю, что что-то другое. Но, пока я не сажусь с обедом, я не вижу борозды в камне, где мы посадили семена, крошка была вытащена, ямы остались голыми, явно пустыми. И когда некий инстинкт говорит мне посмотреть, я ищу нарцисс, который привел меня сюда, и не нахожу его. Как и плащ. Последний кусочек дома. Потеря его опускает меня на колени.

— Ей не нужно было это делать, — говорю я Алекто, которая смотрит на мои поиски с печальным видом, что говорит мне, что она или знала, что Мегера сделала это, или ожидала такое. — Ей не нужно было забирать мой плащ.

Фурия смотрит на меня большими черными глазами.

— Ты пойдешь снова к Аиду? — говорю я. — Попросишь его вернуть меня домой?

Она долго не двигается, потом кивает.

— Когда другие вернутся, мы отправимся к нему.

Он говорит нет.

Я пожимаю плечами, улыбаюсь, решаю подождать пару дней, потом попрошу Алекто отнести меня к нему. Я попрошу сама. Я упаду на колени и буду молиться, если будет нужно.

* * *

На следующий день в Пританее мой разум блуждает. Мы летим над замком Аида, и я замечаю его на миг, стоящего на пороге, глядя на небеса, словно он ожидал нас. Но, когда я поворачиваюсь в руках Алекто, двери закрыты, замок неподвижный, как раньше. Я задаюсь вопросом, что он делает весь день. Он сидит в темных комнатах своей крепости, дуясь? Он ходит в Элизий и проводит время с героями и знаменитостями? Он смотрит на календари смертных фестивалей и решает, куда пойти?

Он — бог, о котором мы никогда не говорим, не учим, не молимся ему. Когда мы с Бри делали проект про Артемиду, другой парень, Эрик, выбрал Аида. Когда наш учитель узнал, его родителей вызвали в школу, и ему пришлось начинать заново, выбрать Ареса. Он ушел до старшей школы. Его семья переехала на континент.

— Кори, — говорит тихо Алекто. — Еще одна новая, — она кивает на женщину средних лет, идущую неохотно к нам.

Когда женщина оглядывается, я слежу за ее взглядом.

Бри стоит в арке, ее рот — «О» шока.

18

ОПАДЕНИЕ

Я замираю, глядя на нее.

Это случилось на Острове. Я знала, что она жила там, и я знала, что могла с ней столкнуться, покинув дом. Но это все еще был шок, каждый раз. Всегда било по груди, когда я заворачивала за угол или выходила из магазина и видела ее.

Вот она.

Я не успеваю ничего сказать или сделать, она поворачивается и бежит, и я стою на месте, глядя туда, где она была.

Это она сделала и на Острове. Если она не была с Али, при виде меня она убегала.

Я иду к арке, когда Мегера опускается передо мной, раскрыв крылья, ее змеи шипят.

— Кто это? — говорит она, ее черные глаза сужены, она смотрит то на меня, то на место, где была Бри.

Я не могу говорить, язык не двигается, ведь я не могу поверить в это, не могу осознать, что то была Бри, она была там. Алекто приземляется рядом и отвечает за меня:

— Это она, да? Девушка, про которую ты мне рассказывала.

Я умудряюсь кивнуть, пытаюсь обойти Мегеру, но она мешает мне.

— Куда ты? — спрашивает она.

— Мне нужно… — я нахожу голос, умолкаю, потому что я не смогу догнать ее, если буду тратить время на объяснения. Я пробую снова обойти Мегеру, ее змеи шипят в предупреждении.

— У нас работа, — говорит она.

— Я — не Фурия, — говорю я.

Глаза Мегеры вспыхивают, паника пронзает