– Проклятье!.. Я не пригоден для такой службы по состоянию здоровья… В моей карте отмечены хронические болезни… По прибытии сюда мне вообще было предписано жить в городе в отеле… И здесь я торчу, только чтобы быть ближе к батальону.

– В таком случае можете опротестовать приказ, обратившись к командованию гарнизона… – не без некоторого рвения произнес полковник. – Надеюсь, так оно и будет… Хотя подозреваю, что вы из тех, кто так не поступает.

– Нет, сэр… – произнес Титженс. – Опротестовывать, разумеется, я ничего не буду… Хотя это может оказаться банальной ошибкой какого-то мелкого клерка… На передовой мне не продержаться и недели…

Глубокие страдания от постоянной угрозы жизни на передовой волновали его гораздо меньше необходимости жутко напрягать ноги в условиях, когда приходится жить по шею в грязи… К тому же, пока он лежал в госпитале, из его ранца испарились все личные вещи – пара приснопамятных простыней Сильвии, – а денег что-то купить у него не было. Не было даже окопных сапог. Все его мысли поглотили фантастические финансовые проблемы.

– Покажите капитану Титженсу его командировочное предписание… – сказал полковник адъютанту, восседавшему за другим столом, тоже покрытым пурпурной байковой скатертью. – Его ведь прислали из Уайтхолла, не так ли?.. Поди сегодня узнай, что и откуда берется. Я называю их «стрелой, летящей в ночи»[6].

Адъютант, маленький, можно даже сказать миниатюрный джентльмен с нашивками Колдстримского полка и ужасающе нахмуренными бровями, вытащил из кипы бумагу в четверть доли листа, положил на скатерть и пододвинул Титженсу. Его крохотные ладони грозили в любой миг отвалиться от запястий, от невралгии без конца подергивались виски.

– Ради всего святого, если у вас есть возможность, опротестуйте приказ… Мы просто не выдержим, если нам еще добавят работенки… А майор Лоуренс с майором Холкетом не преминут переложить на наши плечи все дела вашего подразделения…

В роскошной бумаге с тисненым наверху королевским гербом говорилось, что в среду на следующей неделе Титженса переводят в Шестой батальон, где ему предстоит пройти надлежащую подготовку, дабы впоследствии занять должность начальника транспортной службы Девятнадцатой дивизии. Приказ поступил из канцелярии G14R Военного ведомства. Он спросил адъютанта, что, черт возьми, может означать это G14R, но тот, агонизируя в приступе невралгии, лишь жалобно покачал головой, сжимая ее руками и упираясь локтями в скатерть.

Напустив на себя вид помощника стряпчего, сержант-майор Коули объяснил, что в канцелярии G14R располагается отдел, ведающий гражданскими запросами в отношении действующих офицеров. А когда адъютант спросил его, какое отношение этот чертов гражданский запрос в отношении действующего офицера имеет к переводу капитана Титженса в Девятнадцатую дивизию, предположил, что за этим стоит граф Бейкен – финансист из Восточного Средиземноморья и владелец скакунов, воспылавший интересом к армейским лошадям после короткого визита на передовую. Помимо прочего, он также владел несколькими газетами. Поэтому в Военном министерстве, желая ему угодить, задействовали отдел, занимающийся армейским гужевым транспортом. Адъютанту наверняка доводилось не раз видеть этого ветеринара, лейтенанта Хочкисса… Ну или Хичкока. Того тоже прислал отдел G14R. И тоже по просьбе лорда Бейкена, заинтересовавшегося разработанными им теориями, которые он намеревался применить на практике на лошадях Четвертой армии, куда как раз входит и Девятнадцатая дивизия…

– Таким образом, – добавил Коули, – вы будете подчиняться ему в любой конюшне, где будут стоять ваши лошади. Если, конечно же, туда поедете.

Лорд Бейкен вполне мог оказаться другом капитана Титженса и похлопотать за него, потому как тот тоже слыл великолепным знатоком лошадей.

Громко сопя, Титженс поклялся, что не отправится на передовую по распоряжению такой свиньи, как Бейкен, которого в действительности звали Ставрополидес, а еще раньше – Натан.

А потом добавил, что из-за постоянного вмешательства гражданских лиц армия утратила свою прочную основу. По его словам, довести до конца программу строевой подготовки не представляется возможным, потому что по приказу гражданских в нее без конца включают все новые и новые упражнения. Любой идиотский владелец газеты… Да что там говорить, любой идиот, способный в эту газету написать, и даже романист, представляющий собой полное ничтожество, может нагнать страху на правительство и военное ведомство, чтобы отнять у солдат час воинской подготовки ради собственноручно придуманных маневров с банками варенья или нелепым нижним бельем. А не так давно его спросили, не хотели бы его подчиненные прослушать лекцию о причинах войны и не мог бы он – Боже правый, не кто иной, а именно он! – в задушевной беседе с ними разъяснить природу народов, с которыми у Англии вражда…

– Полно вам, Титженс!.. – сказал полковник. – Не злитесь!.. Нам тоже нелегко… К примеру, мы уже читаем солдатам лекции об использовании новых патентованных отопительных печей на древесных опилках. И если вам не нравится назначение, можете запросто обратиться к генералу с просьбой его отменить. Говорят, вы вполне можете обвести его вокруг вашего маленького пальчика…

– Он мой крестный отец, – посчитал уместным сказать Титженс, – я никогда не просил его ни о каких назначениях, но пусть меня черти заберут, если он, в силу своего христианского долга, не обязан ограждать меня от всяких греческо-иудейских язычников, пусть даже и пэров… Ведь он, полковник, даже не православный.

В этот момент адъютант заявил, что с Титженсом хочет переговорить приписанный к их канцелярии старший сержант Морган. Капитан тут же выразил надежду, что у того для него найдется хоть немного денег! На что адъютант ответил, что, по его разумению, Морган собрал совсем незначительную сумму из тех средств, которые Титженсу были должны заплатить доверенные агенты, но не заплатили. Во всем, что касалось цифр, старший сержант Морган считался в полку волшебником. Он словно постоянно вглядывался в далекие столбики чисел, практически постоянно держа свое слишком высокое и тощее тело параллельно поверхности стола, а когда отвечал на вопросы офицеров, приносивших ему доход, практически никогда не поднимал головы, поэтому начальство почти не знало его в лицо. Впрочем, внешне он выглядел самым заурядным, тщедушным сержантом с паучьими ногами, которые, только по особым случаям появляясь на плацу, словно уносили его прочь сродни скаковой лошади. Он сказал Титженсу, что в соответствии с его приказом и следуя инструкции Армейского совета за номером i96b, подписанной Титженсом, он установил, что денежное содержание офицера в размере двух гиней в день плюс расходы на освещение и обогрев в размере шести шиллингов и восьми пенсов еженедельно переводились Департаментом государственного казначейства на счет его, Титженса, агентов. Он предложил капитану написать агентам и сообщить, что если они не выплатят незамедлительно сумму