Шрифт:
Закладка:
Теперь ударила полукартауна, ударила звонко, резко. Жаль, что и эта порция картечи прошла выше. Но об этом он не волновался, это всего-навсего пристрелка, Пруфф и его люди отличные артиллеристы, дальше дьявол не будет так удачно помогать этим еретикам.
Глава 18
А у кулеврин фейерверкер, канониры и прислуга орудий так наловчились работать, выказывали такую сноровку в стрельбе, что не всякий мушкетер поспевал бы сделать столько выстрелов, сколько делали эти небольшие орудия с длинными стволами.
Волков посчитал, что, пока полукартауна и лаутшланг делают по выстрелу, кулеврины успевают бросить по три ядра каждая. Хоть и были те ядра малы, но наносили они урон вполне себе видимый. Один из выстрелов так и вовсе оказался хорош – он пришелся как раз в павезу арбалетчика: разбив щит и тяжело ранив того, ядро полетело дальше, ударило в мостовую и, отскочив, залетело пехотинцам в строй, в ноги, повалив наземь еще двоих.
А тут и большие орудия начали свою жатву. Снова тяжело ахнул лаутшланг, на сей раз картечь легла почти хорошо – несколько человек с левого фланга повалились на землю. А вот полукартауна ударила так, что лучше и быть не может, – в самый центр баталии… Картечь просто смела целый кусок первого ряда и еще за ним людей побила крепко.
«Полторы дюжины… Нет! Два десятка! Прекрасно. Долго они будут стоять так? Не сказать ли Брюнхвальду, чтобы поставил одну роту сразу за Кленком? На всякий случай, вдруг они все-таки отважатся идти на мост».
Гюнтер наконец додумался, принес господину вина, наполовину разбавив его водой. И вино, и вода были теплые, но пусть так. Господа из выезда и офицеры тут же выпили всё и просили денщика нести еще. Жара! В доспехах и стеганках сейчас всякому нелегко. А уж стоять в строю, да под картечью и ярдами, и где тебе вина никто не принесет, так и вовсе тяжко.
А тут из кулеврины убило очередного арбалетчика. Ядро разорвало ему грудь. И их офицер наконец решился. Он стал отводить арбалетчиков от берега и на левый фланг, ближе к обозу, к телегам, что тянулись вдоль улицы. Теперь кулеврины могли стрелять либо в них, либо в баталию пехоты. А одним ядром попадать в одних и тех же уже не получалось.
Рохе и говорить ничего не нужно было, он сам все понимал.
– Отползли сволочи, – ухмылялся он, – поеду, скажу ребятам, чтобы шли ближе к берегу, пусть чуть-чуть постреляют в пехоту. Мушкеты оттуда уже будут доставать.
Волков кивнул.
– Но предупреди, чтобы слишком близко не подходили, чтобы потерь не было.
Роха уехал, а тем временем прибыл вестовой от майора фон Реддернауфа.
– Майор просил вам передать, что мы уже на берегу.
– И лошади отдохнули?
– Отдохнули, мы их напоили даже, чтобы не запалить, – отвечал вестовой, – а то вон какая жара.
– Скажи майору, чтобы переправлялся. Вон, – генерал указал рукой на телеги, стоявшие вдоль реки, – возьмите у них обоз, а коли они пойдут на вас, так те телеги скиньте в реку, а лошадей и возниц побейте. Ступай, храни вас Бог.
После еще одного хорошего попадания людишки на том берегу побежали к телегам, стали с них все скидывать на землю. Волков уже испугался, думал, что горцы уходить надумали, он и Кленку хотел сказать, чтобы готовился идти вслед им, обоз отбивать, так с обозом он их отпускать не хотел, но оказалось, что телеги нужны раненых вывозить. Генерал немного успокоился. Но еще раз напомнил капитану ландскнехтов, чтобы был настороже. Не станут горцы до ночи стоять под картечью, обязательно что-то предпримут. И, зная их спесь и гонор, так скорее всего отважатся все-таки пойти на мост, на пушки. Кленк с ним согласился и на всякий случай поехал к своим людям.
В первый раз за всю кампанию и фон Реддернауф проявил себя. Нет, все, что касалось дела разъездов и дозоров, он делал как надобно, во всем этом проявлял усердие – и поймал двух лазутчиков, а еще помогал догнать врага. Заставить остановиться, потоптать убегавших тоже у него получалось, но вот прямых атак, чтобы вперед, да со знаменем, – таких у него в этой кампании еще не было! А тут как раз и выдался случай. Майор с двумя сотнями людей стал переходить реку и подниматься вверх по берегу к городу, к дороге. Местные, конечно, то увидав, послали мальчишку к горцам об этом сказать. Но фон Реддернауф уже кое-чему у генерала научился, одно из правил генерала ему нравилось особо, и было оно таким: начал делать – так делай быстро. И посему, когда три десятка арбалетчиков и четыре десятка пехотинцев врага с офицером бежали по улице на северный конец города, к реке, майор и семьдесят кавалеристов реку уже перешли. И остальных, пока переберутся, фон Реддернауф ждать не стал, а встретил врага тем, чем было. Благо, что отряд врага растянулся в движении своем.
Фон Реддернауф, увидав то, вытащил меч и закричал:
– Эти ублюдки тащат пики, чтобы перегородить улицу, нельзя давать им построиться, мечи из ножен вон! За мной, ребята!
И без всякого порядка, как какие-нибудь скифы или венгры, кавалеристы погнали по улице лошадей в галоп, и первым на врага летел сам майор. Первым же и налетел на пику пехотинца, упал с убитой лошади, покатился кубарем по земле и чуть не был затоптан своими же подчиненными. Хоть и пребывал враг в беспорядке, но с оружием горцы всегда управляться умели. Шлем у майора в сторону улетел, меч он потерял. Пока поднимался, пока в себя приходил, враг уже смят был и побежал, а кавалеристы летели во всю прыть за бегущими.
И арбалетчики, и пехотинцы, так не успев построиться, погибали. Ибо нет ничего более лакомого для кавалериста, чем догонять, рубить и топтать убегающих. Лишь те уцелели из врагов, что попрятались в домах сердобольных горожан. Иным спасения не было. А фон Реддернауф, ничуть не смутившись своего падения, оглядев мертвых врагов, валяющихся на улице, и своего убитого коня, тут же забрал
