воскликнул в отчаянии Вюши. — Про меня слава пошла — непутевый, простофиля… Поэтому-то Елли и не побоялся при мне такие разговоры по телефону вести. Разве Вюши что-нибудь поймет! А я все понимаю. Рано или поздно вы сами убедитесь, какой это лживый человек. Вот и кладовщик мне сказал, что Елли за последнее время стал всякие штуки выкидывать, башлык-то болен, он и пользуется… Да пусть меня до конца жизни Непутевым зовут, если я зря тревогу поднял, — уже чуть не плача закончил он и показал бумагу, которую ему дал подписать Елли.

Овез только молча покачал головой. А Хошгельды, который задумчиво стоял рядом, опершись на лопату, сказал:

— Знаешь, Чары-ага, чего нам тут думать да гадать. Пойдем сейчас в правление и все выясним. Кажется, Вюши не попусту волнуется. Что-то он, по-моему, правильно уловил.

— Ну да! — обрадовался Вюши. — Пакет лежит на прежнем месте, где Елли его оставил…

Все четверо, не откладывая, направились в правление. Вюши шел впереди и часто оглядывался. Ему казалось, что остальные могут раздумать и свернуть куда-нибудь в сторону. Начинай тогда все сначала!

— И те письма, наверно, он воровал, — остановился вдруг Вюши. — Не иначе, как его рук дело.

— Какие письма? — заинтересовался Хошгельды.

— А те, что к Бахар не дошли. Ты, Хошгельды, лучше не спрашивай. Мне из-за тех писем так попало, не знал куда и деваться. Еле от нее через окно удрал, — уже со смехом объяснял Вюши. И он подробно рассказал о том злосчастном происшествии, которое повлекло за собой такие неприятности для Бахар.

— Вот оно что! — понимающе заметил Хошгельды. — Значит, по-твоему, он с чужими письмами давно мудрит?

Но Вюши уже не слушал его. Позабыв о вежливости, он первым взбежал на крыльцо и, растворив дверь, провозгласил:

— Идут!

Невозмутимый Акмамед-ага, как всегда, наклонил голову, оглядел вошедших и проводил их в кабинет башлыка.

— Вон, под бумагой, — сказал он. — Я его и трогать не хочу.

— Распечатал… — повертев конверт в руках, заметил Хошгельды.

— Я же говорю, что Елли читал! — не вытерпел Вюши. — Как раз, когда я вошел, он вложил бумагу обратно и хотел опять заклеить конверт. Уж он-то прочел, будьте уверены.

Но осторожный Акмамед-ага счел нужным заявить:

— Я этого не видал. Чего не видал, того не видал, и врать не буду. Да мне и в голову не могло прийти, что тут какой-то подвох. И сейчас не верю…

— Читай, Хошгельды, — сказал Чары-ага.

Все умолкли, и Хошгельды прочел бумагу от начала до конца. По мере того как он читал, лица у всех постепенно вытягивались. Акмамед-ага даже очки снял и стоял с открытым от удивления ртом, оперевшись обеими руками о спинку стула. Только Вюши не выказывал ни малейших признаков изумления. Ему очень хотелось сказать: "Я же вам говорил, а вы мне не верили", но он счел нужным промолчать, чтобы тем очевиднее стала для всех его проницательность.

В бумаге сообщалось о том, что накануне в области появилась стая в восемнадцать — двадцать волков, которая устремилась в пески, причем как раз в том направлении, где находились пастбища артели "Новая жизнь" и соседних колхозов. Районные организации, предупреждая об опасности, грозящей колхозным стадам, требовали принятия срочных мер для защиты поголовья.

— Чего же он добивался, скрыв содержание письма и внезапно уехав в город? — первым нарушил молчание Хошгельды. — Хотел взвалить вину на Покгена и секретаря правления? Я, мол, ничего не знаю, а они не распорядились?..

— Боюсь, что ему эти волки во всех отношениях наруку, — высказал предположение Чары-ага. — Уж не забрался ли он в стадо раньше четвероногих хищников?

— Как бы там ни было, теперь нельзя мешкать, — сказал Хошгельды и спрятал пакет в карман.

— Да, действовать надо без промедления, — согласился Чары. — Но только, знаешь, что, положи-ка конверт на прежнее место. И пусть Елли пока ничего не знает, — оглядел Чары присутствующих.

Они торопливо обменялись мнениями о том, что предпринять в первую очередь, и уже пошли было, но Акмамед-ага мягко остановил их.

— В таком деле горячиться нельзя, — назидательно произнес он. — Это не простые волки. Если их в стае около двух десятков, то это самые свирепые волки — в старину их называли "гелекурты". Они могут за одну ночь покончить с целым стадом… Надо бы Покгена поставить в известность…

Но Чары-ага решительно запротестовал:

— Покген только-только стал поправляться: такое известие может его разволновать… Нет, не стоит.

В конце концов приняли предложение Овеза — отобрать из комсомольцев человек двадцать пять, вооружить их охотничьими ружьями и ножами и немедленно отправить в пески.

— У нас в ауле были и настоящие охотники, — дополнил Хошгельды предложение друга. — Они умеют читать следы зверя. Их-то уж во всяком случае надо взять с собой.

Решили взять и охотников.

— Не забудьте собак захватить, — снова вмешался Акмамед-ага.

На этот раз с ним охотно согласились. Когда Вюши побежал собирать ружья, Чары крикнул ему вслед:

— По дороге забирай всех собак, какие только попадутся.

Сам Чары вместе с Овезом взяли на себя сбор людей.

На долю Хошгельды выпало позаботиться о машинах. Он позвонил в соседние колхозы и договорился о двух полуторках. Потом отправился к навесу и отдал распоряжение шоферу:

— Заправляйся как следует и будь готов к далекому рейсу, Я тебя буду ждать в правлении.

Но водитель отнесся к его словам нерешительно.

— Когда товарищ Заманов уезжал в город, он распорядился без его приказа машину с места не трогать. Я теперь не знаю, что и делать.

— Что делать? Бензину больше бери и подавай к правлению. Вот что! Понял? Тут дело такое, что спорить некогда.

— Ладно, но только если товарищ Заманов поднимет шум, ты сам с ним поговоришь.

— Не беспокойся! Я с ним как следует поговорю!

Через полчаса у дома правления стояли все три машины. Тут же подошел Овез со своими ребятами. Правда, комсомольцев было не двадцать пять, а более тридцати. Бить волков вызвались все, даже те, кто не умел стрелять. Однако Овез отобрал лишь настоящих стрелков, и то превысил задание.

Вюши хоть и не был комсомольцем, но шел с ними. Отряд представлял собой внушительное зрелище. Все ребята были тепло одеты и хорошо вооружены, кто ножами, а кто и ружьями. Они привели с собой семнадцать собак.

В отношений собак Хошгельды проявил высокую требовательность. Он устроил им форменный смотр.

— Эта еще совсем щенок, — говорил он. — Эта тоже молода — увидит волка, заскулит и других напугает… Эта тоже не годится, дряхлая совсем.

В результате, из семнадцати собак осталось, лишь шесть.

В это время подошел Чары