Джордан оказался в ловушке. Украденный у них.

И Делуция… она собиралась сделать все возможное, чтобы вернуть его.

Она знала, что вместе с Алекс и Биаром они втроем отправятся на край Медоры и за ее пределы, чтобы спасти своего друга. И когда они это сделают, когда они найдут способ освободить его, Делуция собиралась убедиться, что никогда больше не отпустит его.

Точно так же, как она никогда не отпустила бы никого из своих друзей, ни сегодня, ни в ближайшие дни.

Она будет сражаться за них.

Она прольет за них кровь.

Она перевернет ради них королевства.

И она делает все это, потому что глубоко внутри знала, что, когда они смотрели на нее, они видели не просто принцессу. Они также видели девушку. И они любили ее — всю ее — так же, как она любила их.

Проклятие ее короны… его не существовало. Не для Делуции. Больше нет.

И когда она выслушала страстную речь Алекс, вытерла слезы и шагнула в открытую дверь, она сделала это с уверенностью в своем сердце, что все будет хорошо. Они могли пройти через что угодно, пока были вместе. И Джордан… они скоро снова вернутся к нему. Она чувствовала это всем, чем была…

…и всем, чем она когда-либо станет.

ШРАМЫ И МОЛЧАНИЕ

— 1-

У Джордана Спаркера пересохло в горле, а руки стали липкими, когда он следовал за своей лучшей подругой по тихим коридорам Библиотеки.

Алекс украдкой поглядывала на него, ее глаза покраснели и опухли, но губы изогнулись в улыбке, как будто она не могла поверить, что идет рядом с ним. И она была не единственной. Если бы это было всего час назад, он бы не прогуливался так степенно рядом с ней… он бы пытался убить ее.

Когда Алекс снова перевела взгляд в его сторону, он постарался изобразить на лице улыбку, это действие казалось чуждым его губам, его сердцу. Он не мог вспомнить, когда в последний раз искренне улыбался по собственной воле.

… Он не мог вспомнить, когда в последний раз делал что-то по собственной воле.

Судорожно вздохнув, Джордан отогнал навязчивые темные мысли. На него больше не претендовал Эйвен, Алекс позаботилась об этом. Марионетка перестала быть марионеткой, и все же он не мог не бояться затяжного натяжения призрачных ниточек; не мог не бояться ментального рывка со стороны разума, гораздо более могущественного, гораздо более древнего, чем его собственный.

В течение пяти недель Джордан принадлежал Эйвену, им командовали и контролировали. Но когда они с Алекс достигли фойе Библиотеки и начали подниматься по лестнице, ведущей на территорию академии, он напомнил себе, что она спасла из тюрьмы его собственного разума; он напомнил себе о том, что она сказала принцу меярин в мысленно созданном розовом саду особняка Шонделль:

— С тобой покончено, Эйвен, — сказала Алекс. — У тебя здесь больше нет власти.

И точно так же она использовала свой дар силы воли, чтобы перенести кровную связь на себя, и вскоре после этого полностью освободила Джордана. Его разум снова принадлежал ему, каким бы разбитым и израненным он сейчас ни был.

Ущерб, по крайней мере, был нанесен изнутри. И именно там он и останется. Потому что каждый взгляд, который Алекс бросала в его сторону, говорил о том, какое облегчение она испытала, когда он вернулся, но также и о том, как она волновалась. И на то были веские причины, поскольку оба плакали в объятиях друг друга после его душевного освобождения. Она больше, чем кто-либо другой, точно знала, каково это — быть лишенной собственной воли и вынужденной выполнять приказы Эйвена. Даже если на нее заявили Права лишь на короткое время, она знала.

Но… в то же время и не знала.

Она понятия не имела, через что прошел Джордан. Какие шрамы он теперь носил, скрытые глубоко внутри.

Никто не знал.

И, насколько он был обеспокоен, никто не должен даже догадаться.

Потому что это его бремя. У Алекс были свои демоны, с которыми ей приходилось сталкиваться — боже, знал ли он, что это правда, — и она нуждалась в полной поддержке не только его, но и Биара и Д.К. Пока Эйвен не побежден раз и навсегда, все их внимание должно быть сосредоточено на помощи Алекс. Ничто не могло этому помешать. Джордан не позволит ничему отвлечь его… особенно тому, что, как он чувствовал, кипело глубоко внутри него.

— Готов встретиться лицом к лицу с музыкой? — спросила Алекс, когда они спустились с лестницы на первый этаж здания-башни, ее голос был мягким, но не настолько, чтобы не напугать Джордана. Он скрыл внутреннюю дрожь, проведя рукой по волосам, взъерошив их еще больше.

— Ты думаешь, они все еще подают еду? — спросил он в ответ, предложив то, что, как он знал, будет считаться типичным ответом с его стороны. Нормальной реакцией.

Ее ответный смешок сказал ему, что он поступил правильно, и юноша обнял ее за плечи, притягивая ближе, когда они вышли на заснеженный двор.

Джордан глубоко вдохнул, пока они пробирались по обледенелой дорожке к фуд-корту, снег скрипел под ногами, морозный воздух обжигал легкие и заставлял чувствовать себя живым — полностью живым — впервые за пять недель. Он был благодарен за тепло толстой одежды, сшитой из Мирокса, но большая часть его хотела порвать зимний костюм меярин и все, что он собой представлял, даже если это означало бегать совершенно голым по снегу.

Это, подумал он, было бы чертовски удачным возвращением.

Но поскольку Алекс сейчас прижималась к нему, он благоразумно решил оставаться порядочным, по крайней мере, до тех пор, пока не вернется в свою комнату в общежитии.

Во дворе было пусто, когда они вдвоем спешили к большому зданию в центре академии, где все студенты вернулись с каникул и теперь сидели в фуд-корте на приветственном ужине. По мере того, как они подходили все ближе и ближе, Джордан чувствовал, как учащается сердцебиение, задаваясь вопросом, какой прием он собирается получить, задаваясь вопросом, как сможет встретиться лицом к лицу со своими друзьями после того, через что он прошел… после того, что он сделал.

Но затем они вошли в двери фуд-корта, и было слишком поздно сомневаться, стоило ли им вместо этого идти прямо в здание общежития.

У Джордана по коже побежали мурашки, когда на него нахлынули голоса сотен студентов, так не похожие на покой