— Давай, пора идти. Доктор сообщил мне, что не ожидается, что она проснется до утра.

Каждый день он отвозит меня сюда и терпеливо ждет столько, сколько мне нужно. Когда я переживаю, что из-за этого он пропускает работу, он говорит мне, чтобы я не волновалась и что его место рядом со мной. Мои пальцы скользят по губам и шее, когда вспоминаю его мягкие, заботливые прикосновения. Как он может быть таким милым, когда я могу быть такой задницей с ним?

Я выхожу из здания и направляюсь к «Порше» Сорена. Тот самый, который я угробила к чертям собачьим, но он изменил цвет.

Он стоит, прислонившись к машине, и, как только видит меня, идет открывать мне дверцу. Он каждый раз настаивает на том, чтобы открыть дверь машины, но я знаю, что он никогда не делал этого ни для кого другого. Даже для своей матери.

— Мне жаль, что я испортила твою машину.

Он пожимает плечами: — Я не должен был загонять тебя в угол.

— Мне также не стоило брызгать в тебя медвежьим спреем. Это было немного сумасшедше.

Он ухмыляется на мои извинения: — Хочешь знать, что мне нравится в тебе больше всего?

Я поднимаю бровь, не зная, хочу ли услышать его ответ.

— Когда я с тобой, никогда не бывает скучно. Мне это нравится.

У меня перехватывает дыхание. Сорен далеко не тот человек, за которого я его принимала. Как я могла так ошибиться? Он закрывает дверь, и я пристегиваю ремень безопасности, боясь, что могу притянуть его к себе для поцелуя, если он подойдет ко мне. На глазах наворачиваются слезы, эмоции сжимают сердце, но я не могу определить, от чего именно мне хочется плакать.

— Жаль, что у тебя не было возможности поговорить с ней, — говорит он, не отрывая глаз от дороги.

— Я думала, ты будешь рад, что больше не останешься здесь, — я не могу сдержаться. Набрасываясь на Сорена, чувствую себя свободнее и лучше, чем на любой вечеринки жалости к себе.

Он игнорирует меня. Это то, что он делает, когда не хочет иметь дело с моей драмой.

Мы подъезжаем к его дому, и я выхожу, захлопывая дверь, а моя сумочка, покачиваясь, ударяется о свежую краску его машины. Он следует за мной. Мой большой палец открывает дверь, и я пытаюсь захлопнуть ее, но рука Сорена ловит ее.

— Если ты не хочешь меня ждать в следующий раз, я с удовольствием поведу машину сама, Сорен! — мой голос повышается, когда становлюсь все более взволнованной. — Ты предупреждаешь их до моего приезда, чтобы они накачали ее наркотиками, чтобы я не смогла с ней поговорить?

Его глаза темнеют, и он приближается ко мне. У него сводит челюсти, ему требуется секунда, чтобы расстегнуть манжеты и закатать рукава рубашки.

— Держу пари, ты платишь им за то, чтобы они поддерживали ее жизнь в состоянии искусственной комы до свадьбы, а потом выдернешь шнур, верно? — Я не могу остановить свой словесный понос. Я не хочу заканчивать так же, как моя мама, а в него слишком легко влюбиться.

Он скрещивает руки на широкой груди, отказываясь спорить со мной, и это еще больше бесит меня.

Я бросаю сумочку, делаю шаг к нему и толкаю его в плечи: — По крайней мере, будь мужчиной и будь честным.

— Джиневра, — в том, как он произносит мое имя, есть резкость, и мне хочется скинуть его с обрыва. Я снова толкаю его, желая, чтобы он разозлился.

— Все верно, ты прячешься за своей маской, показываешь миру красивые машины и бросаешь деньги на решение всех проблем, потому что, если бы люди узнали тебя настоящего, они бы ушли не впечатлившись, — это не про того Сорена, которого я успела полюбить. Любовь? Откуда, черт возьми, она взялась? Я не могу любить его. Его любовь уничтожит меня.

Я снова толкаю его. Он должен перестать быть таким чертовски милым и красивым.

Его глаза пылают эмоциями, которые не могу определить, но они заставляют меня отступить. Он хватает меня за запястье и притягивает к себе. Одной рукой обхватывает мою шею, а другой прижимает к себе. Дыхание Сорена уже не контролируемое, а прерывистое, совпадающее с моим. Все, чего я хочу — это удержать ненависть, которая растет внутри меня. Я могу контролировать это. Но я не могу контролировать любовь.

— Все, что тебе нужно сделать, попросить, и я избавлю тебя от боли, Джиневра.

Мой пульс учащается, когда я смотрю на него, но его взгляд искрится весельем.

— Ты даже не знаешь, с чего начать, — возражаю я. У меня пересыхает во рту от его провокационного взгляда, которым он одаривает меня. Его хватка на мне усиливается, становясь все более собственнической, и этот иррациональный гнев начинает закипать, превращаясь в желание.

Он наклоняется и шепчет мне на ухо: — Хочешь, чтобы я доказал, что ты ошибаешься? — его парфюм окутывает нас, и я ненавижу то, что он стал таким знакомым и успокаивающим.

— Я не буду трахаться с тобой, Сорен.

Он усмехается, и рука, держащая мою шею, перемещается к подбородку, он приподнимает мою голову, чтобы встретиться с его взглядом.

— Нет, мы прибережем это для первой брачной ночи, — он не дает мне возможности ответить, прежде чем его губы обрушиваются на мои. Мы сливаемся в поцелуе, его язык исследует меня, уговаривая открыться. Когда я отказываюсь, он прикусывает мою нижнюю губу, резко оттягивая ее. Я задыхаюсь, и его язык проникает в мой рот, массируя его.

Мои руки обвиваются вокруг его шеи, притягивая его к себе: — Я ненавижу тебя, — задыхаюсь я, желая поверить в это, но ни сердце, ни разум не позволяют мне. Когда его рука пробирается под мою рубашку и проводит по груди, я издаю стон.

— Держу пари, я могу заставить тебя кончить от моих пальцев, — он щиплет мой сосок через лифчик, — но вопрос в том, разозлишься ли ты, если я не использую язык?

Его щетина касается меня, когда он целует мою шею, язык обводит область под моей челюстью.

— Не смей, — пытаюсь сказать я, собрав все свои силы, но у меня перехватывает дыхание.

— Ты боишься, что кто-нибудь узнает, что ты кончила для меня? — ревность вибрирует в его тоне, согревая мое сердце.

Я не могу ответить. Я слишком увлечена ощущениями, которые он вызывает в моем теле.

Он прижимается ко мне и