он притворится одной из них и ускользнет. Нет, Гиль должен быть один, но делать лишь то, что я ему говорю. Никаких спонтанных поступков, иначе проиграешь. Гони его в облике ягуара. Когда превратится в птицу, используй мой зачарованный бумеранг. Он трижды попытается улететь, а потом поймет, что это бесполезно. Бежать он будет к океану. Позволь ему это, загони на утес, а потом отрежь подход к воде. Не подпускай его к ней, ясно? С водной формой тебе не совладать. Но самое главное: не слушай его. Его самая опасная форма — кецаль. Не пытайся мериться с ним силами, сразу атакуй, вяжи и тащи сюда. Тогда ты победишь и приумножишь нашу славу.

— Он справится. Наш сын не может проиграть, — уверенно сказал отец.

— Вот именно. Посмотрим, что там за злодей такой опасный, — усмехнулся Гиль.

Если бы он только знал, чем обернется эта охота! Но Гиль был слишком самоуверен, и его жгло любопытство: да что такого в этом Эйне из Кааси, что Гиль может проиграть ему? Он никогда не проигрывал. Неужели тот настолько потрясающий боец? Умен? Но чем поможет ум, когда все козыри на руках у Гиля?

Мать указала ему, где искать Эйне и какими тропами тот будет бежать. Гилю оставалось лишь гнать того на утес да вовремя метать бумеранг, сбивающий коршуна наземь. Рысь по сравнению с ягуаром была мелкой и слабой: Гиль легко мог растерзать ее, если бы хотел. Но ему нравилось играть в догонялки, зная, что из этой игры он выйдет победителем.

На утесе Эйне из клана Кааси наконец обернулся кецалем. Уставший, вымотанный многодневной погоней, он едва держался на ногах. У Гиля сил оставалось еще немало: он ведь был лучшим охотником и самым сильным кецалем в империи. Он знал, что остановит любую попытку Эйне прорваться к воде, и потому позволил себе короткий разговор с ним. Буквально пару фраз перед последним ударом, после которого противник сломается и запросит пощады.

— И что в тебе такого опасного? Тебя ведь даже поймать было несложно. Ты не сильный и не ловкий. У жрицы Верже настолько паршивые охотники, что схватить одного кецаля не могут?

— Они люди.

— А, это все объясняет, — Гиль презрительно фыркнул, — тогда понятно, почему ты такой «неуловимый». Собаки даже свой хвост укусить не сумеют. Хочешь сразиться? Победишь — сбежишь в воду.

— С тобой? И не подумаю даже. Я не сражаюсь со слабаками.

Эта фраза была настолько абсурдной, что Гиль расхохотался.

— Ты скорбный на голову? А мне говорили, ты умный.

— Зато ты глуп, — Эйне выпрямился и криво усмехнулся, — ты даже не понимаешь, о чем я говорю. Не видишь своей главной уязвимости. А она торчит, как твои уши, и видна любому, кроме тебя.

Это было забавно. Забавнее Гиль давно уже ничего не слышал.

— И какая же у меня уязвимость, Эйне-дурачок? Что ты там разглядел?

— Ты правда не понимаешь или стыдишься говорить о ней? Хотя, я на твоем месте тоже бы стыдился и изображал из себя глупца. Глупость менее позорна, чем… это.

В голосе Эйне зазвучало отвращение, и Гиль начал сердится.

— Глупец здесь только ты. Говори или закончим с этим.

Он шагнул к Эйне, намереваясь его схватить, но тот отступил на шаг и выпалил:

— Ты — ничтожество, не способное ни на что без помощи своей матери. Все твои победы она дала тебе в руки, как дают пустышку орущему младенцу. А сам ты хрупкий, как яичная скорлупа. Толкни тебя — и ты разобьешься, если мать не подставит подушку.

— Так попробуй толкнуть, — с угрозой в голосе предложил Гиль, — слабоумный идиот. Я побеждал сильнейших воинов, охотился на диких зверей и нечисть, а ты зовешь меня слабым?

— А какой же ты еще, если не слабый? Без предсказаний матери ты — никто. Тебе нечем гордиться: любой повторил бы твои успехи, слушая ее подсказки. И наоборот, без них я давно сбросил бы тебя с хвоста. Так за что тебя уважать, Гиль сын Уны, если ты даже простую охоту на собрата не способен осуществить сам? — Эйне насмешливо улыбался ему, но глаза у него были холодные и настороженные. — А самое забавное знаешь что? Эта иллюзия продержится до первой твоей неудачи. Она сломает тебя и утянет на дно. Тогда все увидят, что ты ничего из себя не представляешь. Будут презирать и смеяться за твоей спиной. В лицо не посмеют: мать-ведьма накажет обидевших ее малыша. И не стыдно тебе прятаться под ее юбкой, в твои-то годы? Или гордость — это для взрослых, а тебе она не нужна, как и самоуважение?

— Ты бред несешь! Я — лучший воин и охотник, и у меня есть гордость! — свирепо рыкнул Гиль. — А у тебя башка птичья и мозги куриные!

Но он уже был отравлен словами Эйне и судорожно соображал: а смог бы одолеть противника, не зная его слабостей заранее? Выследил бы зверя, не зная, где его искать? Растерзал бы нечисть, не будучи уверенным, что победа в любом случае достанется ему? Или потерпел бы поражение?

Мать рассчитывала каждый его шаг. Так что же, без нее он и вовсе не умел ходить?

Эйне обидно рассмеялся.

— У меня они хоть есть. И я иду по жизни сам, а не по соломке, подстреленной матерью. А дальше что будешь делать? Дай угадаю: нырнешь в постель к жрице Калунны и попросишься к ней на ручки, всей своей здоровенной тушей ягуара? Ох, нет, это рискованно: жрице ты можешь и надоесть. Разве что мамочка подберет ту, которой будет жалко тебя выбросить. Жалость — вот чего ты достоин, Гиль сын Уны. Если не пожелаешь доказать обратного.

— Да я тебя сделаю за пару минут, — рявкнул Гиль, — в какой форме будем драться? Выбирай!

— Ягуар, — голос Эйне был полон яда, — я раскатаю тебя даже рысью.

Гиль расхохотался и обернулся ягуаром. Сейчас он задаст такую трепку этому наглому гаду, тот век помнить будет! Но Эйне не собирался с ним драться: не зря мать велела не слушать его. Успешно заговорив Гилю зубы, Эйне бросился с обрыва, к которому аккуратно и незаметно продвигался, пока противник развесил уши. И тут привычка действовать по шаблону подвела Гиля: обернувшись кецалем, он выхватил и метнул бумеранг, уверенный, что Эйне попытается улететь. Ведь мать сказала, что он будет оборачиваться в две формы во время охоты.

А еще Уна велела не подпускать его к воде.

Бумеранг стукнулся о черно-белый бок и вернулся в руки Гиля, а