Для эпического сознания характерен не диахронный, а синхронный метод: оно объединяет в одном эпическом времени события разновременные, устанавливая связи между героями, которые вне эпоса никак не были между собой связаны. Эпическое время не линейно-непрерывное, оно прерывистое, и смысл, реальную наполненность приобретают только отдельные эпизоды, значимые для этого сознания. Хорошо известно, что эпическое время — это время дальнее, давно минувшее, завершенное; время, качественно отличное от времени, в котором живут поэт и его аудитория, — это время героическое, славное, и в этом времени-памяти разные отрезки совмещены воедино. Потому-то герои эпического прошлого — современники друг другу, и их хронологическая последовательность не имеет для эпоса никакого значения. Существенно то, что все герои принадлежат доброму старому времени.

Сказанное в той или иной степени имеет силу в отношении трактовки времени в любом эпосе, в этом специфика темпорального мышления немецкого эпоса не раскрывается.

Однако изложенным выше проблема времени в «Песни о нибелунгах» не исчерпывается. Внимательное рассмотрение этого произведения приводит к заключению, что интерпретация времени принадлежит к самой сути того, что можно было бы назвать концепцией всей немецкой эпопеи. Герои ее, равно как и место их действия, теснейшим образом соотнесены с некоторыми пластами времени. Самое главное, очевидно, то, что пласты эти — разные. Здесь мы, таким образом, переходим к признаку, отличающему «Песнь о нибелунгах» от иных произведений эпического жанра. Ведь в песнях о героях дан по существу только один пласт времени. Это абсолютное прошлое. Все, о чем поется в героической песни, было «некогда», «очень давно», во времена «изначальные». Если в рамках структуры песни и происходит движение во времени, то все же любой его отрезок принадлежит все тому же plusquamperfectum. Иначе обстоит дело в «Песни о нибелунгах».

В самом деле, Зигфрид, Брюнхильда принадлежат времени древнему, времени предания, сказки. Хаген, Этцель — персонажи, укорененные в эпохе Великих переселений, так же как и Дитрих; они ведь все и встречались когда-то прежде (указания на это более раннее время обычно делаются посредством ссылок на события, послужившие предметом описания в «Вальтарии», латинской поэме IX в.). Наконец, Гунтер с братьями принадлежат к новому времени, их облик, ценности — все указывает на современное поэту общество. Иными словами, перед нами — три слоя времени: «Urzeit», вневременная сказочная древность; героическая эпоха переселений; современность.

Столь разным временным слоям соответствуют разные территории, ибо в различных сферах пространства «Песни о нибелунгах» развертывается и протекает собственное время. Страна нибелунгов, с которой сливаются Нидерланды, так же как и Изенштейн в Исландии, — местности, пребывающие в сказочном «первобытном» времени. В этих древних странах возможны подвиги богатырей, добывание клада, плаща-невидимки и волшебного жезла, поединок с богатыршей. Там эпические герои ведут себя как одинокие странники, туда не ездят с огромной свитой, и даже Гунтер отправляется в Исландию сам-четвертый, ибо здесь понятие «герой» (rekke) сохраняет свой первоначальный смысл — одинокий воин, рассчитывающий лишь на собственные силы, странствующий сам по себе, пребывающий вне общества и в этом смысле «изгнанник». Туманность описания этих стран, точнее, отсутствие описания их вызваны не просто неосведомленностью автора эпопеи. Это туманность, вызванная видением на очень большой временной дистанции. Эти страны не просто далеко расположены в пространстве — они далеки и во времени. Качества персонажей, явившихся из таких давних и дальних стран, Брюнхильды и Зигфрида, соответствуют сказочно-мифической древности. И он и она — не куртуазны; зато в них таятся колоссальные природные силы.

Страна прошлого, но не столь бесконечно давнего, как родина Зигфрида или Брюнхильды, прошлого более определенного — времени Великих переселений, создания королевств, героических походов — страна Этцеля, гуннская держава. Что касается Вормса, то он в «Песни о нибелунгах» как бы двоится. С одной стороны, бургундское королевство — тоже в прошлом, и эпопея, собственно, и посвящена рассказу о падении этого государства, которое произошло в 437 г. С другой же стороны, Вормс выступает в поэме как средоточие рыцарской куртуазности, это типичный королевский, аристократический двор эпохи Высокого Средневековья, со всеми признаками штауфеновского культурного подъема и утонченности. Можно сказать, что в эпопее — два Вормса, оба на Рейне, оба занимают одну и ту же точку в пространстве, но они расположены как бы в разных временах, и в эпохе около 1200 г., и в эпохе переселений.

Если художественное произведение обладает определенным пространственно-временным континуумом («хронотопом», по Бахтину), то нужно будет признать, что в данном случае таких пространственно-временных единств три, а не одно. И эта множественность, дробность временных и территориальных параметров эпопеи теснейшим образом связана с ее основным конфликтом.

Наличие разных пространственно-временных единств приводит к тому, что герои, перемещаясь в пространстве, переходят из одного времени в другое. Зигфрид, сказочный победитель дракона, прибывает в Вормс — из седой старины он приходит в куртуазную современность, диктующую иные нормы поведения. Вспомним сцену, в которой он требует от бургундских королей отдать ему свои владения, — в нем играет первобытная, неукрощенная, нецивилизованная сила; кончается же эта сцена тем, что он становится другом Гунтера, а затем даже как бы и его вассалом. Зигфрид принимает «правила игры», диктуемые феодальным двором. Напротив, когда Гунтер едет из Вормса в Изенштейн за невестой, он перемещается из современности в древность. И в этой древности он не может оставаться тем, кем был он дома, — тут он должен быть богатырем, без этого он не завоюет Брюнхильду, а так как стать богатырем он не способен, то они с Зигфридом прибегают к обману, и Гунтер с его помощью делает вид, что обладает силой, достаточной для того, чтобы выиграть состязание с богатыршей.

Наконец, переезд из Вормса в страну гуннов также есть перемещение из одного слоя времени в другой, из рыцарской современности в более дикую эпоху варварских королевств. И здесь это перемещение из одного пространственно-временного континуума в другой связано с изменением человеческой сущности. Кримхильда, которая, утратив черты беззаботной девушки после гибели Зигфрида, пребывала в безутешном горе, по прибытии в державу Этцеля перерождается: она становится безжалостной «дьяволицей», живущей отныне только для того, чтобы отомстить обидчикам и отнять у них клад Зигфрида. Из благородной и благовоспитанной девицы куртуазных времен она внезапно превращается в героическую мстительницу варварской эпохи.

Любопытно отметить, что переход из одного пространства-времени в другое совершается каждый раз посредством преодоления водной преграды: нужно переплыть море, чтобы добраться до Изенштейна или до страны нибелунгов; по воде плывут и в Нидерланды, впрочем, сливающиеся в сознании автора с Норвегией нибелунгов. Воды Дуная оказываются тем рубежом, за которым начинается иное время для