Шрифт:
Закладка:
Иногда я случайно сталкивалась с Джонатаном. То он приходил, чтобы занести мне письмо, которое по ошибке попало к нему в ящик, то ему нужны были яйца, а то он приносил ни с того ни с сего бутылку холодного чая из магазинчика на углу. После каждого такого акта добрососедства мы выкуривали по сигарете на пожарной лестнице, описывая друг возле друга круги. Так проходило минут двадцать, потом он вежливо извинялся и спускался к себе вниз. Кажется, он уважал мое личное пространство. Кажется, он интуитивно ощущал порог, до которого я готова была общаться. Он никогда не предлагал мне прогуляться или что-нибудь сделать вместе. Кроме одного-единственного раза.
Однажды субботним утром я сидела у окна и читала, как вдруг услышала его голос:
— Эй!
Я выглянула на пожарную лестницу и увидела Джонатана, который стоял между пролетами.
— Привет, — сказала я и открыла окно, чтобы впустить его.
— Ну и как тебе? — спросил он, указывая на книгу, которую я читала, — «Смерть и жизнь больших американских городов» Джейн Джекобс.
— Удивительно. Это же ты мне ее посоветовал, — сказала я. Иногда, пока я была на работе, Джонатан налеплял мне на окно бумажки с названиями фильмов или книг. Он объяснял это тем, что на его старом телефоне очень трудно набирать эcэмэски.
— Своевременное чтение, учитывая, что нас всех выселяют. — Он сделал паузу. — На самом деле я не просто так пришел. Какие у тебя планы насчет переезда?
— Я переезжаю в Бушвик.
— Я имею в виду, как ты переезжаешь?
— Ну, я еще не решила. До конца месяца еще много времени. Так что я что-нибудь придумаю в последний момент.
— Я арендовал фургон в U-Haul. И я переезжаю в Гринпойнт, а это довольно близко от Бушвика. Могу помочь тебе с переездом.
— Да ладно.
— Нет, серьезно. У меня не так много вещей. Спорить готов, все наши вещи поместятся в кузов, так что мы справимся за одну ходку.
— Ты уверен? — спросила я с сомнением.
— Да, вообще никаких проблем. — Он сказал это таким обыденным тоном, что я поняла: он не шутит. Это свидание. Тут он встал и спустился к себе.
Несколько недель спустя я ждала Джонатана у входа в «Спектру». Когда я увидела едущий по улице фургон, то не могла сдержать волнения.
Джонатан открыл мне дверцу. Он был похож на школьника перед первым свиданием.
— Я никогда еще не водил в Нью-Йорке, — объяснил он. — Так что хочу заранее извиниться за доставленные неудобства.
— Я вообще никогда не водила в Нью-Йорке, — ответила я, — не волнуйся. У меня нет никаких ожиданий. Только, пожалуйста, постарайся нас не убить.
Я поигралась с вентиляцией, приоткрыла окно и поймала по радио какую-то музыку из восьмидесятых: игривая гитара и глубокий мужской голос.
— О, Joy Division, — сказал Джонатан. — Люблю эту песню.
Он не туда свернул, и внезапно мы оказались заперты на Таймс-сквер. Мы попали в пробку, как в центр паутины. Машины гудели, злые таксисты издавали воинственные крики. Наверное, произошло ДТП. Я чувствовала запах выхлопных газов, хот-догов и засахаренных орешков. Из магазинов и театров вырывались волны прохладного воздуха от кондиционеров. Ян Кёртис распевал своим тяжелым голосом о том, как любовь разорвет все на свете. Посреди всего этого хаоса Джонатан сохранял полное спокойствие, постукивая пальцами по рулю в такт музыке, как будто все время на свете принадлежало ему. Я откинулась на сиденье. Композиция закончилась, началась другая, а потом еще одна. «Sweet Dreams», «Tainted Love», «I’m on Fire», «99 Luftballoons».
Радио заливалось:
— Ночь восьмидесятых!
Солнце садилось, небо темнело, а рекламные щиты, вывески и витрины становились все ярче: сначала они были незаметны, а потом засияли так, что больно было смотреть, и наконец машины стали двигаться, и мы медленно, дюйм за дюймом, выползли с Таймс-сквер. Пустующее офисное здание было все увешано рекламными щитами. Это было пространство мечты, столкновение брендовых миров, плавающих в вакууме. Сидя на пассажирском сиденье и глядя на гипнотически мигающий красный логотип Coca-Cola, я поняла, что мы с Джонатаном будем вместе.
Мы доехали до дома, погрузили в фургон мои вещи и мебель и поехали в Бушвик. Оказалось, что Джонатан уже перевез свои вещи в Гринпойнт, так что мы везли только мои пожитки. Мы вместе занесли матрас и коробки с книгами по лестнице на третий этаж. Пришлось подниматься несколько раз, и постепенно основная нагрузка перешла к Джонатану. Он тащил тяжелые коробки, а я плелась позади с фикусом или пакетами.
Потом мы передохнули. Пить в моей новой квартире-студии было нечего, так что мы распаковали первую попавшуюся посуду и налили воды из-под крана. Предыдущий жилец оставил в морозилке лед.
Мы вылезли на пожарную лестницу. Передо мной расстилался мой новый район. Таунхаусы. Пиццерия, в которой продавали чесночные булочки; несколько заводов; фитнес-центр в бывшем складе, вот и все. Район был тихим, еще не слишком благоустроенным, хотя сюда уже и начали переезжать люди вроде меня. Никаких тебе круглосуточных магазинов и клубов, а улицы освещены старыми жужжащими лампами дневного света.
Джонатан зажег по сигарете себе и мне. Он внимательно посмотрел на меня.
— Знаешь, ты рассказывала, что изучала искусство, но я никогда не интересовался, что именно ты делала.
— Ну, я иногда фотографирую, — ответила я, поначалу сдержанно. — Сейчас реже, чем раньше. В колледже я получила награду за серию снимков постиндустриальных городов в Ржавом поясе. Я ездила во всякие старые металлургические города вроде Брэддока и Янгстауна.
— Покажешь?
Я вынула свой MacBook Pro и не без труда нашла нужную папку. Это были цветные снимки заброшенных металлургических комбинатов, танцевальных вечеров в клубе по субботам, людей, играющих в бочче на задворках итальянских ресторанов. Снова рассматривая их, я вспомнила, как была увлечена этим проектом. Я уезжала из кампуса в пятницу вечером и все выходные проводила в этих городах.
Он внимательно рассматривал фотографии.
— Они очень хорошие.
— Они были распечатаны в большом формате, как у Томаса Штрута, — объяснила я, оттаивая. — На факультетской выставке кто-то даже купил одну такую фотографию, папа одного из моих однокурсников. Он вроде как нефтяной магнат. Даже странно представить, что мой снимок висит теперь у него в столовой где-то в Техасе.
— Ничего удивительного. Все искусство в конце концов достается плутократам, — сказал Джонатан, листая папку с фотографиями до самого конца. — У тебя есть еще что-нибудь в этом роде?
— Пожалуй, что нет, — сказала я, забирая у него ноутбук и закрывая его.
Я собиралась фотографировать и другие умирающие отрасли в Америке. Хотела сделать серию про добычу угля в Аппалачах, особенно про открытые выработки. Но
