Плывет, расплывается над отчиной прозрачный благовест осени, предвещая живым позднюю зимушку. Зато весна будет ранней! Вон медведище, вдоволь нагулявший жира на обильных ягодах и кедровых орехах, подновляет старую берлогу на северном склоне хребта. Боится косолапый апрельской капелью штаны подмочить.

От прощальных звонов стерхов у Матрены защемило сердце, по некрасивому лицу скатным жемчугом посыпались слезы. Божья музыка справляющей праздник увядания природы навеяла думы о былом.

Деревенские женихи не шибко баловали Матрену вниманием. С выпученными черемуховыми глазками на широком лице и узкими бедрами, она так бы и осталась старой девой, не положи на нее свое орлиное око безнадежно забракованный невестами Ося.

Родители Матрены отказали молодожену в крыше под головой, зато мудрая прабабка Акулина приветила невестку, а сама ушла жить к Нине и Филе — от них и магазин поближе.

Чистоплотная и старательная Матрена пылинке не давала на мужа упасть. Прабабка Акулина чуть ли не молится на невестку:

— Девка-то — клад золотой! Из лоскутка платье сошьет.

Ося тоже не дремал. За что ни возьмется — все горит в руках.

Так бы и жили голубки душа в душу, если бы не Филя…

Однажды в мартовскую поволоку уехал Ося в соседнюю деревню за щенком — славится она охотничьими собаками. Надеялся вечером вернуться, но задержался. Позвонил Филе в сельсовет: передай, дескать, Матрене — завтра буду…

Уже потемну Маленькая Власть постучал в двери. Никто не ответил. Зашел. Печь жарко натоплена. На пуховой постели молодая баба распласталась, сорочка задрана выше колен.

Дрожа от страсти, прошептал:

— Перепелочка ты моя полевая…

Матрена и ухом не повела, спит себе. Умаялась бедняжка за день-то по хозяйству хлопотать. К тому же в последнее время тошнит, голова кружится.

Ночью встала водицы попить, а мужа нет?! До утра глаз не сомкнула.

Появился Ося в обед с рыжим щенком за пазухой.

Жена в допрос:

— Где шлялся?

— Разве Маленькая Власть не передавал, что задержусь?! — удивился муж.

— Ни большой, ни маленькой власти не видела. Вечером миловал-целовал, а ночью к другой утянулся, обманщик…

— Интересно, как это я мог миловать-целовать, если в другой деревне ночевал? — возмутился Ося.

Заподозрили супруги друг дружку в измене, и пробежала между ними черная кошка. Ося ушел жить в баню. Слава Богу, по-белому топится, а то бы за неделю сажей зарос. От обиды и дурных подозрений крепко загулял мужик. Были у него кое-какие соболишки в заначке. Сплавит исподтишка шкурку сельповской кладовщице за ящик водки, навяжет бутылки за горлышко на капроновый шнур и катит по снегу в баню. Следом утешители плетутся. Кончились соболишки — пошел рюмки сшибать по деревне. До сих пор бы сшибал, да взяла в шоры прабабка Акулина. Наладила ему питья из травы-баранца. Отшибло у правнука тягу к спиртному. За ум взялся. Молча по хозяйству хлопочет, а у Матрены живот надулся, хоть барабанными палочками дробь выбивай.

В конце сентября, на восьмом месяце беременности, случилась с ней непоправимая беда. Поскользнулась на крылечке, ушиблась и родила мертвого ребенка.

Скрепя сердце Ося сколотил гробик, но хоронить не пошел: чужой ребенок…

Помогли Матрене сердобольные товарки. Зарыла мать в сырую землю свою кровиночку и до утра провыла на могилке.

Когда отводила девять дней, первый раз в жизни напилась. Сходила ночью на кладбище, вырыла гробик и принесла в баню.

— Глянь, мучитель, на носик — твое дитя!

У Оси от ужаса волосы на голове зашевелились. Выхватил гробик и растаял в темноте за огородом. Где он его перезахоронил, так бы и не узнал никто, если бы по деревне не пополз слух: Оська младенца задушил…

Разгневанный Маленькая Власть, тайно считавший ребенка своим, позвонил в районную милицию. Из города приехал следователь. Несчастного ребенка расхоронил, упаковал в хозяйственную сумку и увез на медэкспертизу, прихватив с собой и Осю. В речном порту зашли в столовую заморить червячка. Пока хлебали да жевали, хозяйственная сумка исчезла. Метнулся напуганный следователь к родне — к заведующему моргом, объяснил ситуацию. Тот поворчал, но нашел краже подмену. Заявляется следователь с Осей в милицию — хозяйственная сумка уже там!

Следователя за смекалку в звании понизили, а Осю подержали-подержали в кутузке, и домой отпустили.

Не одну охапку синюхи голубой выпила Матрена, пока в себя пришла.

Сидя на лиственничном чурбане у летящей Ёры, молодая женщина по песчинке перебрала свою жизнь и поняла: некуда ей деться от Оси, как и ему от нее. Любовь кончилась, осталась общая лямка — хозяйство.

Старательно почистив и ополоснув посуду, Матрена нехотя вернулась в зимовье. Пол взялась подметать, а сама гадает: из чего бы ужин приготовить? Уха и жареная рыба надоели. Вспомнила о рябчиках в леднике. Вот и славно!

Вдруг дремавший на отшибе Опенок вскочил и с громким лаем бросился вверх по речке. За кедровой излукой раздавались плеск, фырканье и стук. «Олени переправляются через Ёру!» — догадалась Матрена.

Потрепала мужа за огромный нос:

— Поднимайся, слон картавый! Слышишь, Опенок неладно гудит?

Ося, будто и не спал вовсе, сдернув с гвоздя ружье и патронташ, прыгнул в шитик. Подвесной мотор завелся с первого подерга. Успел охотник к оленьей переправе — свалил трех быков. Допоздна мясо возил к зимовью, а Матрена перетаскивала в ледник.

Приготовили на ужин оленьи почки с картошкой. Охотничья удача мужа настроила хозяйку на мирный лад.

Любуясь, как муж жадно уплетает жареху, спросила:

— С перестаркой-то что делать? Опротивело сиговки чинить.

— Ума не приложу, — помрачнел Ося. — На острогу ее не взять. Сети не держат. Замечал я — заходит она в обеденное время по виске в озеро Сосновенькое, на солнышке погреться. Подкараулим-ка ее, да ель помохначе поперек виски уроним?

Подпилили с утра толстую мохнатую ель, чтобы только-только стояла и в любой момент могла упасть при малейшем толчке ошатиной. Перестарка не заставила себя долго ждать.

— Крокодилиха! — прошептала Матрена. — Попади такой в пасть — вместе с ботинками проглотит.

— Центнер с гаком, не меньше, — согласился Ося.

Они тихонько отступили от озера и кинулись к подпиленной ели. Едва успели уронить — перестарка тут как тут! Почуяла беду, да опоздала. Тычется мордой в частые пружинистые ветви, стараясь вырваться на свободу. И обратно в озеро не уйдешь: узкая виска не дает развернуться.

Три раза, почти в упор, стрелял пулями Ося по зубастой великанше и все три раза промазал.

— Заговоренная, — пугливо перекрестилась Матрена.

— Ку-у-да де-е-нется! — хвастливо взвизгнул Ося и, изловчившись, выстрелил