ней. Должно быть, он успел заснуть достаточно крепко, потому что то, что его разбудило, не было реакцией на звук или движение рядом. Его просто вдруг вытолкнуло из сна, как волна подхватывает и выносит на берег тело.

Дальше все произошло очень быстро и скорее рефлекторно, так как Рейвин даже не успел понять, что именно происходит — просто перехватил занесенную над ним руку, вывернул до хруста в запястье. Клинок выпал из разжавшейся ладони, сверкнув янтарным бликом в свете полузакрытого камина, потерялся в складках покрывала. Рейвин нащупал его широким движением, перехватил в левую руку, правой продолжая удерживать Лейлис. Она сопротивлялась и вырывалась отчаянно, крича страшно и без слов. Рейвин вновь услышал хруст, на этот раз уже не сомневаясь, что сломал жене руку. Но он уже пришел в себя настолько, чтобы овладеть ситуацией. Он отпустил женщину, одновременно оттолкнув от себя, к противоположному краю кровати. Кинжал был уже у него, перекинувшись кошачьим движением, он дотянулся и до меча на подставке в изголовье. Выставив его между собой и женщиной — не обнажая, ему бы не пришло в голову обнажить против нее меч, даже если бы нее еще оставалось какое-то оружие — Рейвин метнулся к сундуку, на котором оставил снятую с вечера одежду, подцепил связку ключей. На все ушло не больше десяти ударов бешено бьющегося сердца.

Женщина бросилась к двери, стремясь опередить его, но он все же был тренированным воином и достаточно опытным охотником, так что она не могла сравниться с ним в скорости реакции. Рейвин успел захлопнуть дверь прямо перед ее носом, подналег плечом, дважды провернул ключ в замке. И только после этого перевел срывающееся дыхание. Женщина билась в преграду, билась, судя по всему, всем телом, но от этого толстый дуб едва колебался.

— Будь ты проклят, Ремгар! Будь ты проклят, убийца! — кричала она в неистовстве между ударами о дверь.

«Похоже, ей не следовало никуда ехать с Ремгаром», — мрачно подумал Эстергар.

***

Она засыпала, припав головой к плечу своего мужа. Мех его плаща слегка щекотал ей нос. Ребенок, еще не получивший имени, лежал тут же, под боком своей матери, завернутый в пеленки и овчинные покрывала так плотно, что наружу торчал только маленький носик и рот, занятый винной тряпочкой. В повозке было холодно, как и снаружи, согревали только покрывала и собственное дыхание. Ремгар настоял на том, чтобы покинуть Высокую крепость как можно скорее, едва жена оправилась после родов и смогла встать на ноги. Она не возражала. Замужней женщине не положено долго оставаться под крышей своего отца.

Скрежет полозьев о лед резал уши в первые часы пути, но усталость и умиротворяющая близость двух самых любимых ею существ сделали свое дело — она заснула, чувствуя себя в безопасности. И проснулась, вытолкнутая из сна, не от звука, а от внезапной, неправильной тишины. Повозка остановилась.

Ремгар поднялся, стряхнув ее с себя, гибким движением потянулся к мечу. «Жди здесь и будь готова» — бросил он ей и, обнажив сперва меч, принялся за засовы. «Не ходи!» — хотелось ей выкрикнуть, но она не посмела. И ее муж скрылся за окованной железом дверью фургона. Снаружи была ночь и лился лунный свет, искрясь и отражаясь от льда и снега. Снаружи была смерть.

Она вытащила кинжал, свадебный подарок мужа, и взяла на руки ребенка, прижала его к груди. Она — северянка, а женщине, выросшей на Севере, не надо объяснять, что значит «быть готовой» на тракте. Будь готова убить себя и своего ребенка, если твой мужчина погибнет прежде тебя. Она знала, что должна задвинуть засовы, это правило — если кто-то вышел из фургона, он войдет обратно, только постучав условленным образом. Но не стала этого делать. В конечном счете, это не даст ничего, кроме пары лишних минут, если снаружи действительно опасность. Она почувствовала дрожь дерева под ногами — кто-то всей тяжестью запрыгнул на подножку. Сердце сжалось и забыло, как биться. Секундой позже снова растворилась дверь.

Ремгар.

«Держи ребенка. Уходим. Сейчас».

Она даже взгляда на бросила на шкатулку с драгоценностями под мехами и подушками в углу. Ухватилась за руку мужа и шагнула вслед за ним, наружу и вниз, на лед.

* * *

Рейвин был раздражен до предела, однако же старался не показывать вида из учтивости и, как обычно с ним бывало, становился от этого язвителен.

— Вы ведь собирались уехать утром. Почему же я не вижу ваших торопливых сборов?

Леди Розамунда высоко вздернула острый подбородок и совсем не изящно скрестила руки на груди, приготовившись к бою.

— Я с места не сдвинусь, пока не услышу объяснение, почему у моей сестры перевязана рука.

— Леди Эстергар упала ночью с кровати, — процедил лорд.

— Сломав запястье при падении?

— Такое случается.

— Юлите со своими вассалами, я спросила, сломала ли она запястье при падении или как-то иначе? Половина замка слышала крики!

Пока она говорила, на щеках лорда вспыхнули два алых пятна от резко прилившей к лицу крови, быстро сменившиеся обычной бледностью, а тонкие губы сжались в твердую складку. Любой, кто достаточно близко знал его, немедленно распознал бы признаки, за которым скрывалась крайняя степень гнева. Рейвин редко по-настоящему выходил из себя, но если случалось, это могло быть действительно страшным.

— Продолжайте разговаривать со мной в таком тоне и я буду вынужден спросить с вашего мужа за оскорбление, нанесенное мне на моей земле, — севшим, но оттого не менее жутким голосом предупредил он.

— Розамунда, ты оскорбляешь хозяина… — испугался рыцарь.

Какой-то частью души Эстергар даже хотел, чтобы она продолжила, чтобы снова надерзила или сделала что-то еще более невообразимое — бросила в него чем-то или замахнулась своим маленьким кулачком. Ладонь, уже рефлекторно потянувшуюся к рукояти меча, жгло от желания обнажить сталь, пустить кровь, снести кому-нибудь голову. Хотя бы этому рыцарю Ойвану. Потом проучить женщину. Если муж-южанин не смог воспитать ее за столько лет, стоит попробовать северянину. Рейвин был уверен, что справится с ее строптивостью, если займется этим как следует. И с Морретом можно будет легко договориться… Он уже продал одну свою племянницу, девицу, и не то что бы цена была высока для лорда Эстергара. За вдову не полагается даже выкупа, но Рейвин бы заплатил, из вежливости и родственных чувств, разумеется.

Он не знал, когда начались эти мысли. Возможно, с самого ее приезда, а может, с того момента прошлой ночью, когда на секунду перепутал ее, стоящую в дверях залы, с Лейлис. Он знал только,