Как бы Каламуш ни доказывал, ни убеждал, тот твердит свое:

— Брось ты, голубчик. Нереальную вещь предлагаешь. Посмотрим, как другие будут поступать. А вот то, что ты призываешь молодежь идти в животноводство, — это дельно. Об этом и толкуй.

Кумар, как старый дуб. Как ни раскачивай его, не шелохнется. Хоть бы одна ветка дрогнула. Каламуш все подбивает Кадыржана: «Ты же передовой чабан, тебя-то он послушается», — но над Кадыржаном не каплет, и он молчит.

А мысль все кружится, как лошадь на аркане. Какой смысл во всем этом чабанстве, если весь твой труд, все твое богатство в один миг может поглотить джут…

И думает ли хоть кто-нибудь о том, что ты один в степи, что увидеть человека — это счастье для тебя, что вот в такой буран ты один на один борешься со смертью?

Каламуш, занятый своими мыслями, долго не замечает, что снег уже не падает. Рассвет робко проникает в густую темноту ночи, превращая ее в серую муть. Путники одеты тепло, но и сквозь одежду проникает морозный ветер. Руки и ноги коченеют, все тело сковывает холод. Каламуш шевелится, чтобы согреться, но одеревеневшая от холода одежда больно царапает тело, и от этого становится еще холоднее.

Они проезжают балку Тэнке, взбираются на бугор. Показывается ферма. Невысокие коровники, покрытые снегом, тянутся вдоль дороги. Куренкаска чует кислый запах навоза, резко поднимает голову, его тянет в тепло. Они подъезжают к небольшому домику возле коровника. Тут оживился и Кадыржан. Он кричит Каламушу:

— Подожди, ты! Зайдем, согреемся малость! — Губы его дрожат от холода.

— Чего же останавливаться, когда осталось полчаса езды?

Каламуш пускает лошадь рысью. Его тело тоже томится по теплу, так и хочется зайти в этот маленький домик, манящий теплом и человеческим духом. Но он вспоминает Коспана-ага и берет себя в руки. Стоит ему расстегнуть пояс, лечь отдохнуть — перед глазами встанет Коспан, одиноко сражающийся с пургой.

Они хотят миновать контору, ехать к Кумару прямо домой и разбудить его, но в мутном утреннем свете видят у конторы два газика, оседланных лошадей. В окнах горит свет, снуют темные силуэты людей. Кажется, здесь предчувствуют ту недобрую весть, которую везет им Каламуш.

Каламуш и Кадыржан, задевая плечами встречных, проходят по тесному коридору в кабинет председателя. Здесь человек пять. Все они стоят. За столом председателя, согнувшись, кричит в трубку Касбулат. В другом конце кабинета Кумар горячо спорит со своими людьми:

— Ты, браток, брось дурака валять. Вот Кистаубай дает тебе трех людей. Сажай их на сани и езжай, — приказывает он трактористу. Он охрип, его тонкий голос дребезжит.

— Трактор-то мой на ремонте стоит, как я его соберу? К тому же кабина не оборудована. В такую пургу…

— А как же быть с отарой Жанайдара? Ведь ее тоже потеряем?

Галдеж перекрывает надтреснутый баритон Касбулата:

— Как? Отправили людей в «Жанажол»? А как с «Кировым»? С «Кировым» как? Все еще нет сведений?! Скорее шлите туда представителя! Как только приедет, пусть сразу же свяжется со мной. После обеда я уже буду в райцентре.

Касбулат кладет трубку и замечает Каламуша с Кадыржаном. Подняв правую бровь, с удивлением смотрит на них, догадываясь, что и эти неспроста чуть свет прискакали.

— Здравствуйте, Касеке, — произносит Кадыржан, и его замерзшие непослушные губы расплываются в широкой улыбке.

— А ты что тут делаешь, передовой чабан?

Каламуш не понимает, чего больше в словах Касбулата — беспокойства или издевки. Теперь и группа Кумара поворачивается к ним, ожидая новой недоброй вести.

— Коспан?! Коспан пропал вместе с отарой? — подскакивает Касбулат, услышав весть. Он упирается обеими руками в стол, будто хочет вдавить его в пол, и глазами пожирает Кумара. Весть эта сражает председателя окончательно. Он стоит, моргая глазами, жалобно посматривает то на Каламуша, то на Кадыржана. «Неужели это правда? Вы же убили меня», — написано на его лице.

— Если кто-нибудь другой, тогда уж… Как же это Коспан недоглядел? — сокрушенно бормочет он. Люди молчат.

— Да-а… В самом деле, он же опытный, знающий чабан. И мы возлагали на него большие надежды… — неожиданно тихо произносит Касбулат.

Кумар потерял уже шесть отар. Слова Касбулата подстегивают его. Он не знает, на ком сорвать злость.

— Подумать только!.. Он же не мальчик, не юнец какой-нибудь. Не видел разве, что погода портится! Что это за халатность такая?! Говорят же: самый большой верблюд у переправы подведет. В самом деле — это промах Коспана…

Касбулат молчит, хмурится, стучит пальцем по столу.

Каламуш не выдерживает. Эти почтенные люди объяты беспомощным гневом и злятся на Коспана за то, что он поставил их в такое трудное положение!

— А как по-вашему, мой ага ради забавы угнал своих овец в степь?!

— Но надо же следить за погодой, — морщится Кумар.

— А как следить за погодой, если овец кормить нечем? Вокруг зимовки все выщипано до последней травинки! Если бы у нас были скирды сена! Мы тоже знаем, как их подать овцам!

С удивлением, молча наблюдает Касбулат за Каламушем.

— Заткнись хоть ты, ради бога! — с раздражением кричит Кумар.

Но Каламуш не может больше молчать, прорывается то, что накипело за эти страшные трое суток.

— Нет, не буду молчать, дядя Кумар! Триста ягнят прибавили к отаре, но не дали даже трех стогов сена! Снегом, что ли, их кормить?! Сколько раз я говорил — создавайте чабанские бригады! Сами заготовим корма, ни на кого надеяться не будем. Разве не говорил? Говорил сто раз, аж оскомину набил…

Кумар, на которого со всех сторон сыплются недобрые вести, отмахивается, он не в состоянии спорить.

— Да подожди ты, голубчик, здесь же не собрание! — просит он наконец.

Касбулат, будто сбрасывая какую-то тяжесть, резко поднимает голову:

— Довольно пустых слов!

— Как это «пустые слова»?! — Каламуш, как разгоряченный конь, не может уже остановиться. С ходу набрасывается на самого Касбулата.

— Все, что мы предлагаем, все считают «пустыми словами». Даже и слушать не хотите. Разве комплексные бригады чабанов — пустые слова?! А вы сначала создайте их, потом посмотрим, — пустые слова или нет!

— Эй ты, как смеешь грубить Касеке? Смотрите-ка! Лезет всегда с какой-то своей бригадой! — визжит Кадыржан. Ожил, осмелел как в теплом кабинете!

Каламуш со злостью его обрывает:

— А тебе-то какое дело? За тебя овец пасут отец и сестра. Тебе никакой бригады и не нужно. Тебе бы только успевать с одного совещания на другое…

— Во всяком случае не