Возможно, мне спасло жизнь то, что я уничтожил и пленку и видеокассету прежде, чем кто-либо их увидел. Не уверен. Но думаю, что так. Надеюсь.

Вэл до сих пор не понимает.

Тони о чем-то догадывается.

Не знаю, почему я не сжег фигурку, как хотел Хендрикс или не уничтожил её как-нибудь ещё. В ту ночь я действовав инстинктивно, не размышляя; а интуиция подсказала, что нужно вернуть её на место, в пустыню. Так я и сделал. Тогда мне казалось, что это правильно, да и сейчас тоже. Возможно все случилось именно так, как должно было.

Посмотрим.

Теперь мне остается только ждать. И молиться, что на вечеринку в честь моего дня рождения больше никто не захватил с собой фотоаппарат.

Перевод: Д. Денисов

Сегодня в баре: певичка в ударе

Bentley Little, "Pop Star in the Ugly Bar", 2005

Вон она, только что зашла внутрь. Поп-звезда. В окружении свиты телохранителей, в чёрном кожаном прикиде, под которым частично видно одну из её сисек. Это сделано нарочно, напоказ, но уж никак не вяжется со здешней обстановкой. Похоже, она специально так бродит в поисках приключений. Вот она распахнула дверь и вошла в бар с хозяйским видом, будто явилась к себе домой. Но заметив, что никто здесь не обращает на нее внимания, она сразу же всем своим видом показывает удивление. На ней парик, ведь она, якобы, путешествует инкогнито. Но теперь, видя, что никто её не узнаёт, она принимает свою самую узнаваемую позу. На её лице читается отчаянное желание, чтобы её хоть кто-нибудь узнал.

Но никто её не узнаёт.

Кроме меня. Только я не подаю вида, просто молча наблюдаю. Я видал её клипы, читал о ней статейки в Playboy, Rolling Stone и TV Guide, статейки о том, какая она безбашенная, какие у нее якобы извращённые предпочтения в сексе, как она любит подбирать попутчиков — исключительно молодых чёрных парней — а потом делать с ними всё, что захочет. И вот смотрю я на нее сейчас, на эту избалованную шлюху, и мне смешно. Дикая и безбашенная? Я покажу тебе дикость. Я покажу тебе безбашенность.

Добро пожаловать в Бар Уродов.

В одном из интервью она говорила, что любит, когда её шлёпают. С пафосом рассуждала о тонкой грани между болью и наслаждением и о том, что у нее эта грань иногда стирается. Слыхали мы эту песенку. Это может шокировать какого-нибудь дедулю из Канзаса, но здесь, в баре, это всё детский лепет. Я смотрю на её гладкую чистую кожу, увлажнённую дорогим кремом, и понимаю: она даже не представляет, что это такое — наслаждение болью. И сразу же вспоминаю Дездемону: как я аккуратно снимал кожу с её левой ягодицы и натирал рану уксусом и лимонным соком, в то время как Дик мочился ей в рот. Не могу даже представить, чтобы наша звезда была способна на такое.

Хотя нет, представить-то могу — но ей это уж точно бы не понравилось.

Притворщица, вот кто к нам пожаловал, ребята. Та, которая любит риск, но только тщательно спланированный. Маленькие шалости с чётко определёнными границами дозволенного и путями к отступлению, если всё зайдёт чуть дальше, чем предполагалось.

Боль и наслаждение,

Почти одно и то же

Для меня.

Не помню, что это — строчка из её песни? Или откуда-то из многочисленных видео с её участием? Я смотрю на нее, на её голливудский костюм. Почти одно и то же, говоришь? А доказать ты это сможешь? Я знаю, что это всё игра на публику, что она просто развлекает людей, любит пощекотать им нервы, но мне плевать. Раз она явилась в Бар Уродов, значит, это уже не просто игра. Значит, она начинает сама во всё это верить. Она думает, что она и в самом деле вся такая смелая, дерзкая и сумасбродная.

Я смотрю вокруг, ловлю взгляды посетителей. Некоторые кивают. Я вижу, что все присутствующие хотят поучаствовать в этой игре.

Я подхожу к ней, предлагаю выпить. Сперва она смотрит на моё лицо, затем на ширинку моих брюк. Она боится. Боится не меня — боится потерять контроль над ситуацией. Хоть она и болтала в своих интервью, что ей нравятся большие мужчины с огромными членами, жаловалась, что никак не может найти такого, который бы её удовлетворил — но сейчас, когда один из таких мужчин стоит перед ней, она напугана. И ей это совсем не нравится.

Я отодвигаю её телохранителей, и двое наших, появившихся откуда-то из темноты, оттаскивают их в сторону, чтобы не мешались. Она собирает всю свою уверенность, основанную на деньгах и популярности, и отвечает, что не прочь выпить. Бармен наливает ей напиток, опускает стакан между ног и размешивает содержимое членом. В стакан явно попала пара капель его спермы. Он протягивает стакан мне.

Ухмыляясь, я отдаю стакан ей.

— Вот, держи, и чтоб до дна.

Скривив лицо, она берёт стакан, держит его какое-то время на вытянутой руке, а затем ставит на барную стойку и отталкивает подальше от себя:

— Боже!

Остальные посетители смеются над ней. Похоже, она только сейчас поняла, что в этом баре её популярность ничего не значит.

Она смотрит по сторонам, но телохранителей нигде нет. Я снова вижу страх на её лице, хотя она и пытается сделать вид, что совсем не напугана. Она отходит подальше от меня, к другому концу барной стойки. Она шагает грациозно и уверенно, как танцовщица. Ей приходится поддерживать себя в хорошей форме, чтобы выступать на сцене. Но когда я закончу с ней, она уже не будет так ходить. Она будет запинаться и хромать — может быть, будет ещё истекать кровью, ведь у нее внутри побывает мистер Толстый Хрен. Но танцевать она точно больше не сможет. Каждый её шаг будет наполнен болью и будет служить напоминанием о былом притворстве и о том, как она столкнулась с жестокой реальностью.

А что если вырезать ей коленные чашечки, обработать раны жидкостью для зажигалок и поджечь, а кровь использовать как смазку для её дырок?

Сможет ли она после такого жить на протезах?

Она смотрит на меня с безопасного, как ей кажется, расстояния — от другого конца стойки.

— Сколько у тебя? Меня интересует длина, — спрашивает она