Все это свидетельствует о существеннейшей перестройке социальной организации вида, неизвестной мне по другим примерам. И, что особенно впечатляет, осуществилась она в масштабе всего Мирового океана. Как именно киты пришли к такому решению и как им удалось организовать столь глубокие культурные изменения, долгое время сообща поддерживать их, а затем постепенно ослабить, остается полнейшей тайной. Хотя, пожалуй, тонкое наблюдение Мелвилла, что все это было так, «будто… целые нации заключили торжественное соглашение и пакт о взаимной защите и поддержке»[87], наводит на мысль о том, как бесподобно функционирует уникальная клановая культура кашалотов.

Вероятно, до начала XVIII века люди практически ничего не знали о кашалотах. Так как обитают они обычно в открытом океане вдали от побережий, их разве что изредка замечали на мелководных шельфовых банках, изобилующих треской. Охотиться на кашалотов стали, по всей видимости, в 1720-х годах в Новой Англии. Томас Бил, будучи британцем, пишет, что кашалотов начали промышлять «немногие американцы». Число этих немногих быстро выросло, и в считаные годы «они не только истребили великое множество полезных животных, но и вынудили уцелевших искать себе более безопасные убежища, где те могли бы следовать своим естественным склонностям и где им не грозили бы ни погони, ни гарпуны»[88]. К 1770-м годам американцы уже били кашалотов «с рвением необычайным» и в северной, и в южной части Атлантики. Например, в то время один только Массачусетс снаряжал на промысел 183 судна, отправляя их искать добычу за дальние горизонты. И паровые гейзеры китовых фонтанов, которые моряки жадно высматривали среди волн, можно было считать белыми флагами, мольбой о пощаде.

В 1788 году один лондонский коммерсант снарядил, «ценой больших вложений»[89], корабль, рассчитывая проверить слухи, будто бы, если обогнуть мыс Горн и выйти в Тихий океан, кашалотов там можно найти столько, что это окупит любые затраты. «Амелия» вышла из Англии в первый день сентября 1788 года, а год и семь месяцев спустя, как с ликованием сообщает Бил, судно вернулось к родным берегам «с колоссальным грузом в 139 тонн спермацетового масла!».

Впрочем, понадобилось всего несколько лет, чтобы китобои опустошили и всю восточную часть Тихого океана. Промысловые походы становились все дальше, все продолжительнее. «Сирена» вышла из английского порта третьего августа 1819 года и прибыла к берегам Японии пятого апреля 1820-го. И там, как отмечает Бил, «натолкнулась на огромное множество спермацетовых китов». Команда воротилась домой спустя без малого два года и восемь месяцев. За это время китобои «благодаря своему усердию, отваге и настойчивости добыли в далеких пределах Северной Пацифики столь великое количество спермацетового масла, что было его не менее 346 тонн!».

Неслыханный доселе успех «вскружил немало голов, побуждая к действию всех, занятых этим промыслом и в Европе, и в Америке».

В 1804 году, когда промышленная революция еще пребывала, что называется, в пеленках, кое-кто уже почувствовал, чтó сотворит с нами вскоре этот пока еще невинный младенец и что мы сотворим с китами. Французский ученый, граф Бернар-Жермен де Ласепед, с удивительной прозорливостью писал в своей «Естественной истории китообразных»:

Человек, привлеченный богатством, которое сулит ему победа над китами, нарушил покой их необъятных уединенных обиталищ, разорил их убежища. ‹…› Война, которую он объявил им, была особо жестокой потому, что он понял: чем больше окажется его улов, тем сильнее станет процветать его торговля, тем больший размах приобретут его предприятия, тем многочисленнее станут его моряки, смелее морские походы, опытнее лоцманы, надежнее корабли и тем большим будет его могущество.

Вот почему эти гиганты среди гигантов пали от его руки; и поскольку гений его бессмертен, а наука его отныне непобедима и поскольку воображение его отныне не сковано никакими ограничениями, киты так и не перестанут быть жертвами его интересов, пока не исчезнут окончательно. Напрасно бегут они от его гарпунов; его умения способны перенести его в любую точку земли, и китам больше не найти себе иного приюта, кроме как канув в небытие[90].

Ласепед расслышал первый раскат бури, предвосхитил нарождающуюся волну того цунами, в которое мы превратимся со временем. Он был в числе первых, кто осознал, что мы обратим свою опустошительную предприимчивость на все стороны горизонта, и, вероятно, первым, кто еще в ту раннюю пору начала мировой индустриализации понял, что не в нашей натуре делиться местом с остальными живыми существами на Земле.

В 1840-х годах, во времена, когда Мелвилл ходил под парусом китобойного судна, даже в восточной части Тихого океана отыскать китов становилось все труднее. Размышляя об этом, он задал один из самых острых и западающих в память вопросов, какие только есть в американской литературе, – и, пожалуй, куда более пророческий, чем понимал сам автор:

Быть может, из-за всеведения дозорных на топах мачт китобойцев, проникающих теперь даже в Берингов пролив и в отдаленнейшие тайники и секретные сейфы мира; из-за тысячи гарпунов и острог, запускаемых вдоль всех материковых побережий; – возникает вопрос, быть может Левиафану из-за всего этого долго не выстоять против такой широкой облавы и такого беспощадного уничтожения; быть может, он будет в конце концов полностью истреблен по всем морям и океанам, и последний кит, как и последний человек, выкурит последнюю трубку и сам испарится с ее последним дымком? ‹…›

…Мы получим неопровержимое доказательство того, что и китам не избежать быстрейшего вымирания[91].

И все же Мелвилл верил, что Левифан сумеет выстоять. Похоже, в душе он отчасти надеялся, что Провидение в конце концов все же откажет человечеству в такой возможности и что Левиафан, явившийся в мир раньше нас, переживет нас в нем:

…Мы объявляем кита как вид бессмертным, сколь уязвим бы он ни был как отдельная особь. Он плавал по морям задолго до того, как материки прорезались над водою. … Во время потопа он презрел Ноев ковчег, и если когда-либо мир… снова зальет вода, чтобы переморить в нем всех крыс, вечный кит все равно уцелеет и, взгромоздившись на самый высокий гребень экваториальной волны, выбросит свой пенящийся вызов прямо к небесам[92].

Семьи

Глава девятая

Кашалоты встречаются не каждый день; так что тут нужно бить, не упуская ни одного благоприятного случая.

ГЕРМАН МЕЛВИЛЛ. МОБИ ДИК

Герман Мелвилл считал, что Левиафан непременно переживет «такое беспощадное уничтожение», которое устроили ему люди. Но едва ли он представлял себе, до