по ступеням и отпирая дверь. – Не соизволишь ли войти?

Включив свет, он пропустил Элвора вперед. Войдя, тот увидел, что находится в холле старого дома, в свое время явно претендовавшего на аристократическое достоинство, судя по редкостным и роскошным старинным стенным панелям, ковру и мебели.

Хозяин провел Элвора в библиотеку, обставленную мебелью почти той же мифической эпохи, что и холл. Помещение было до потолка забито бесчисленными книгами. Предложив поэту сесть, незнакомец налил маленький бокал золотистой жидкости и подал гостю. В бокале был бенедиктин, и мягкое тепло ароматного напитка показалось Элвору воистину магическим. Вся слабость и усталость рассеялись, словно туман, как и умственное смятение, в котором он пребывал, сопровождая своего благодетеля.

– Отдыхай, – велел хозяин и вышел.

Элвор всецело отдался роскоши просторного кресла, пока мысли его были заняты всевозможными предположениями и догадками. Ни к какому выводу прийти не удавалось, но с каждым мгновением его посещали все более дикие мысли, и он чувствовал, что во всем происходящем есть элемент некоей единственной в своем роде тайны. Его первые впечатления о незнакомце на мгновение усилились, хотя и без явной на то причины.

Хозяин вернулся через несколько минут.

– Не пройдешь ли в столовую? – предложил он. – Я знаю, ты голоден, и заказал для тебя еды. Потом поговорим.

Из соседнего ресторана только что доставили роскошный ужин на двоих. Элвор, готовый упасть в обморок от истощения, накинулся на еду, даже не пытаясь скрыть зверский аппетит, но заметил, что незнакомец почти не притрагивается к еде, погрузившись в задумчивость и уделяя гостю внимания не больше, чем требовала обычная вежливость.

– Теперь поговорим, – сказал незнакомец, когда Элвор закончил есть.

Поэт, чьи энергия и умственные способности полностью восстановились после сытного ужина, наконец осмелился внимательнее взглянуть на хозяина дома, искренне пытаясь понять, кто перед ним. Тот, со своей стороны, смотрел на утонченные дантовские черты и худощавую фигуру поэта с холодным непроницаемым спокойствием, как будто говорившим, что ему известно все, что необходимо знать об Элворе. Под этим светящимся взглядом Элвора охватило некое новое, могущественное чувство. Он видел перед собой мужчину неопределенного возраста, белой расы, судя по чертам и цвету лица, но не мог определить его национальность. При электрическом свете странный огонь в глазах незнакомца был не столь заметен, но в них ощущались неземное знание и сила, которые не могли быть описаны в человеческих терминах или переданы с помощью человеческой речи. Под его пристальным взглядом в мыслях поэта начали возникать неясные, замысловатые, ошеломляющие, неуловимые, почти не поддающиеся словам образы, которые тут же ускользали, прежде чем тот успевал их осознать. Ни с того ни с сего Элвору вдруг вспомнились строки собственной «Оды Антаресу», и он обнаружил, что едва слышно повторяет их раз за разом:

Странной надежды звезда,

Трясины отчаянья Фарос,

Бездн неприступных Владыка,

Жизни неведомой Свет…

Безнадежная, полуиздевательская тоска по иным сферам, которую он выразил в своих стихах, заполонила его мысли.

– Разумеется, ты понятия не имеешь, кто я, – продолжал незнакомец, – хотя твоя поэтическая интуиция пытается найти разгадку тайны моей личности. Что касается меня, мне нет нужды о чем-либо тебя спрашивать, поскольку я уже узнал все, что можно узнать о твоей жизни, личности и печальной судьбе, средство избежать коей я могу тебе предложить. Тебя зовут Теофилус Элвор, и ты поэт, чей классический стиль и романтический гений вряд ли найдут достойное признание в эти времена и в этой стране. Обладая куда более пророческим вдохновением, чем кажется тебе самому, ты написал в числе прочих шедевров совершенно восхитительную «Оду Антаресу».

– Откуда вам все это известно?! – воскликнул Элвор.

– Для тех, кто обладает соответствующими органами чувств, мысли столь же слышны, как и произнесенные вслух слова. Я могу слышать твои мысли, а потому легко понять, что в моих знаниях о тебе нет ничего удивительного.

– Но кто вы? – спросил Элвор. – Я слышал о людях, которые умеют читать чужие мысли, но я не верю, что существует хотя бы один человек, который на самом деле обладает такими способностями.

– Я не человек, – ответил незнакомец, – хотя нахожу удобным временно носить человеческое обличье, как ты или другой представитель вашей расы мог бы носить маскарадный костюм. Позволь представиться: мое имя, насколько его можно передать звуками вашего мира, – Визафмал, и я прибыл с планеты далекого солнца, известного вам как Антарес. В моем мире я ученый, хотя более невежественные слои общества считают меня чародеем. В результате глубоких исследований и экспериментов я изобрел устройство, позволяющее посещать иные планеты, независимо от того, как далеко они разбросаны в космосе. Мне довелось побывать не в одной солнечной системе, но ваш мир и его обитатели показались мне столь странными, любопытными и чудовищными, что я задержался здесь чуть дольше, нежели предполагал, из-за своей неискоренимой, хотя и достойной порицания любви к всевозможным странностям и диковинам. Теперь мне пришла пора возвращаться – меня зовут неотложные дела, и я не могу медлить. Но по ряду причин мне хотелось бы взять с собой представителя вашей расы, и, когда я увидел тебя сегодня на мосту, мне пришло в голову, что, возможно, ты не откажешься от подобного приключения. Как я понимаю, ты крайне устал от мира, в котором живешь, поскольку был готов его покинуть, отправившись в неведомое измерение, которое вы называете смертью. Я могу предложить тебе нечто гораздо более приятное и разностороннее, нежели смерть, дав возможность получить опыт переживаний и чувств, находящихся за пределами твоих самых смелых поэтических грез и мечтаний, которые твои сородичи считают столь экстравагантными.

Слушая его долгую речь, Элвор то и дело замечал в его голосе странные нотки и обертоны, невозможные для горла обычного смертного. Несмотря на отчетливое и правильное произношение, в этой речи слышался намек на гласные и согласные, каких не отыщешь ни в одном земном алфавите. Вновь, будто в ответ на некое воспоминание, где-то в пограничной зоне мозга возникли прекрасные неземные образы, что так и остались непонятыми, – и тут же ушли в водоворот, откуда возникли. Но логическая часть разума отказывалась полностью признать эти намеки на сверхъестественное, и поэту вдруг пришло в голову, что сидящий перед ним – жертва некоего нового душевного заболевания. Само собой, Элвор был далек от того, чтобы разделять вульгарные предрассудки о сумасшествии, и когда у него возникла подобная мысль, он ощущал скорее творческий интерес или даже зависть, нежели ужас.

– Эта мысль вполне естественна, учитывая твой ограниченный опыт, – спокойно заметил его собеседник. –