Шрифт:
Закладка:
— То дела давние, батюшка, — снова перебил Григорий.
— А и винить некого, сами виноваты, — будто не слыша скрипел Неклюд. — Разошлась новгородская власть, разошёлся и город. Своими руками отдали волю. Старые люди сказывали, когда на Шелони сошлись, наших было сорок тыщ, а москвичей не боле пяти. А как до драки дошло, наши порскнули по кустам ровно зайцы. Помирать, вишь, не хотели, думали: пускай богатые воюют, а мы и под Москвой проживём. Вот и дождались!..
— Это Господь нас карает, — подал голос Тихон. — Погрязли в стяжании, развратились, ближнему помочь никто не хочет. В церкви токмо вид делают, что молятся, а я-то вижу: всяк своё, мирское думает.
Бажан уронил на стол тяжёлые кулаки, повернул к Тихону страшное лицо. В глазах презрение и насмешка.
— Блаженный ты, дядюшка. Тебе бы на волховском мосту сидеть да пророчествовать. И все мы тут блаженные. Нас режут, а мы себя виноватим, своими грехами кровопийцу отмываем. Борониться надо!
— От кого борониться? — не стерпел Григорий. — От своего природного государя? Худой или хороший, а он царь наш, помазанник Божий!
— А я так скажу, батюшка. Оттого царь свиреп, что все ему гузно лижут. Сколь он душ погубил, страну до разоренья довёл, а вы одно талдычите: помазанник! Подлый вы народ! Вас убивают, а вы покорствуете!
— Ты... кому ... ты с кем говоришь! — зашёлся от гнева Григорий. — Кнутом запорю!
— Не труждайся, батюшка, завтра нас всех запорют, — усмехнулся безгубым ртом Бажан. — А только я тоже живым не дамся.
— Сынки, — взмолился Григорий. — Нам-то всё одно уж. Но ежели вы кровь прольёте, то ведь никого не пощадят. Баб снасильничают, детишек о столбы расшибут, дом сожгут. Пресечётся род наш Палицыных. Навеки пресечётся. Батюшка, да скажи ты им!
Старый Неклюд, тяжко вздохнув, покивал.
— Тихон! — сказал Григорий. — Дай им крест, пусть целуют.
3.
Стефанида по обыкновению пробудилась до свету. Утро прошло в обычных хлопотах, в пригляде за скотницами, дворовыми и сенными девками. Уже собираясь звать домочадцев за поскудневший стол, хозяйка спохватилась, что в доме нет соли и послала за ней к соседям невестку. Жена Бажана Орина была в тягости, поэтому свекровь шибко не трудила её, но и засиживаться не давала, чтобы не повредить младенцу. Услышав лай собак, Стефанида мельком взглянула в окошко и стала оседать на пол — в настеж открытые ворота гурьбой входили чёрные люди.
Бажан и Роман сидели в верхней горенке. Как только появились опричники, отец запер сыновей снаружи. Сверху в слюдяное оконце они видели всё, что творилось во дворе, слышали как внизу громыхают, покрикивают, таскают что-то тяжёлое. Потом они увидели, как вывели во двор связанного отца, тащат за длинные волосы священника Тихона, пинком вышвырнули с крыльца старого Неклюда. С десяток опричников перешли к надворным постройкам, человек пять вошли в мастерскую, трое, обнажив длинные ножи, двинулись к хлевам резать скот. Потом заскрипели тяжёлые шаги. Двое опричников, переговариваясь, поднимались по ступенькам наверх. Лязгнул засов, возникла ражая морда в чёрной шапке.
— Гля, Петря, кто тут прячется.
Связывать братьев опричники поленились. Награждая тычками в загривки согнали их вниз по лестнице, вывели на крыльцо, и тут на свету впервые разглядели Бажана.
— Ишь какой красавец, — гыгыкнул опричник, спускавшийся первым.
Красный туман застлал глаза Бажана. Протяжно зарычав, сверху обрушился на опричника. Оседлав поверженного, схватил его за уши и с размаху ударил затылком о каменный жёрнов, положенный у крыльца вместо приступка. Опричник был уже мёртв, а Бажан, чудовищный в ярости и уродстве, всё гвоздил его пудовыми кулаками.
Второй опричник судорожно шарил у пояса ища саблю, как вдруг взлетел на воздух, подброшенный могучими руками Романа и, тяжело перевернувшись через голову, грянулся оземь, сломав шею. Братья отбежали от крыльца, затравленно оглянулись. Со всех концов двора, на ходу обнажая оружие, к ним уже бежали чёрные, отрезая отступ. Мелькнули на миг растерянные родные лица. Связанный отец что-то кричал.
— Братаня, к саду! — прохрипел Бажан.
Роман в несколько прыжков достиг старого плетня, отделявшего двор от сада и уже готов был перебросить через него мускулистое тело, как вдруг почувствовал, что брата рядом нет. Отчаянно обернувшись, увидел, что брат как хромая утка ковыляет за ним, но куда быстрее настигают его чёрные с копьями и саблями.
Прощально проплыло в памяти синеглазое лицо Марфы, и, легко выдернув из плетня берёзовый кол, Роман, бесшабашно усмехаясь как перед потешной дракой, пошёл навстречу бегущим.
...Час спустя дом уже пылал. Разъярённые опричники обшаривали дворовые пристройки, добивая последних холопов. А в соседском подвале корчилась в преждевременных родах вдова Бажана Орина, выталкивая в этот страшный мир наследника рода Палицыных.
Глава двенадцатая
ПОСЛУШАНИЕ ФОМЫ
1.
Грянул судный день для священства новгородского. Со старинной вечевой степени у Никольского собора огласил глашатай царёв указ. За измену государю облагалось духовенство Великого Новгорода вирой неслыханной. С архимандритов по две тысячи золотых, с настоятелей по тысяче, с соборных старцев по пятьсот, с простых попов по сорока рублёв. С неплательщиками разговор короткий — правёж.
Правёж в Новгороде — дело привычное. Исстари били палками на базарной площади неисправных должников до той поры, пока либо сам не заплатит, либо кто другой не выкупит. Только теперь на правёж толпами пригоняли святых отцов — именитых настоятелей и простых попов. Столбов правёжных для всех не хватало, ставили к коновязи. Били нещадно, оглашая округу сочными ударами по спине или по пяткам. Крики старцев оглашали площадь, растравляли сердобольных. Однако жертвовали мало, мысля: не пришлось бы самим откупаться.
...На правом берегу Волхова, там где река уже покидает город, стоит на пологом скате древний Антоньев монастырь. В стародавние времена появился в Новгороде монах-итальянец Антоний по прозвищу Римлянин. Поведал, что приплыл сюда
