На часах уже давно за полночь, и приличные люди в такое время не звонят, но у меня с приличием в последнее время плохо. Я не помню, как отобрал мобильник у парней, но нахожу его в кармане и набираю номер Веры.

Мне до дрожи хочется услышать ее голос, хочется сказать…

– Да, – звучит серьезно, так будто и не спала.

Неужели с Матвеем…

Запрещаю себе думать об этом.

– Здравствуй, Вер.

У меня заплетается язык, и она прекрасно это понимает.

– Андрей, ты пьян что ли?

– В хлам, – даже не думаю отрицать.

– Все в порядке?

– Нет.

– Вляпался в неприятности? – обеспокоенно спрашивает она.

– Да.

– Где ты?

– Вер, – дыхание обрывается.

– Что? Крапивин! Ты меня не пугай, блин! Просто скажи, во что ты вляпался!

– В тебя.

– Что?

– Я тебя люблю.

Вот и сказал.

И отступать еже некуда. В трубке тишина. Такая густая, что я ощущаю ее кожей.

– Андрей, – у нее очень странный голос. Надрывный, измученный, – не надо, пожалуйста.

– Поздно, – горько усмехаюсь, – уже давно поздно.

– Ты пьян, и не в себе… И завтра будешь жалеть о своих словах

Не буду. О любви не жалеют.

– Я просто хочу, чтобы ты это знала, – у меня закрываются глаза. Надо вызывать такси и валить отсюда, пока не заснул прямо на толчке в общественном туалете, – прости, что вот так.

– Андрей, – шепчет она.

– Люблю, – повторяю без единого колебания, – спокойной ночи.

* * *

– Дебил, – со стоном утыкаюсь в подушку, – просто дебилище…

Это первое слово, которое проклюнулось в моем похмельном мозгу, с наступлением утра.

– Ой, долбоеб…

К такому выводу, я пришел, уже рассматривая свою помятую физиономию в зеркале.

– Это же надо, какой кретин, – сокрушаюсь, через силу глотая горький кофе.

Правы были парни, когда вчера отбирали у меня телефон. Правы! И Верка была права, когда сказала, что буду жалеть о своих словах.

Я жалею! Просто капец как сильно! Просто до дрожи в одном месте. Стоит только вспомнить, как пьяным, сидя на толчке, признавался в любви невесте своего брата, так начинается тахикардия.

– Олигофрен, мать вашу.

Пару раз стучусь лбом об стену. В башке шумит, в душе ломит. И не знаю, куда вообще теперь деваться.

Это же надо, учудил. Нашел куда со своей правдой и чувствами лезть.

Может, позвонить Верке и сказать, что просто неудачно пошутил? Ну типа с дружбанами на спор решил свалять дурака?

Отметаю эту версию сразу. Вера умничка, ее таким тупым способом с пути не собьешь. Она все прекрасно понимает и видит. И если сейчас начать заливать про шутку, пари и прочую лажу, то она вообще перестанет со мной общаться, посчитав полным идиотом.

– Черт, – падаю на диван и долго таращусь в потолок.

Он белый, на нем ничего нет, но я упрямо смотрю, будто жду что сейчас Вселенная напишет там какой-нибудь совет.

Долго жду. И без толку.

Никто ничего мне советовать не собирается.

Копайся, Андрюшенька, сам, как хочешь. Справляйся со своими никому ненужными чувствами, расхлебывай кашу, которую замесил неосмотрительно брошенными словами.

Молодей, я. Мо-ло-дец!

Я пытаюсь не думать о том, что теперь Вера думает обо мне. Скажет ли она о произошедшем моему брату. Как теперь все будет?

Один неосмотрительный поступок и жизнь, которая и без того с появлением Веры была непростой, запуталась еще сильнее.

А хотя…

Кого я обманываю?

Не смог бы я промолчать. Не привык я держать все в себе, и вариться в собственных мыслях. Не по пьяни, так на трезвую голову бы все рассказал. Не Вере, так самому Матвею.

Права вмешиваться в их отношения у меня нет. Они вместе, почти семья. А той ночью мне просто в потемках что-то привиделось. Я просто так хотел получить отклик, что увидел его там, где быть не могло.

Я просто дурак.

Вместо того, чтобы звонить Вере и как-то выкручиваться после вчерашних признаний, я звоню Матвею.

Он отвечает не сразу. Голос какой-то разморенный и блаженный.

Не разрешаю себе думать о том, чем брат занимается, только скупо, без приветствий ставлю перед фактом:

– Нам надо встретиться.

– Андрюх, это серьезно?

Серьезнее не бывает. Я намерен лично сказать ему, что не приду на их с Верой свадьбу. Извиниться, пожелать всего самого хорошего. А еще нужно как-то решать вопрос с нашим сотрудничеством. Я не смогу с ней работать. Это выше моих сил. Поэтому готов дать любые рекомендации и сделать звонки всем своим друзьям-приятелям, которые могу как-то помочь с новой работой.

– Да.

– Слушай, – тянет он, – давай не сейчас. Я занят. Освобожусь через пару часов.

– Где и во сколько? – у меня нет лишних слов. Получается отрывисто и даже как-то зло. Хотя почем кто-то? Я действительно злюсь. И на него, и на себя.

– Давай в четыре. У Семеныча.

Это бар, в котором мы время от времени зажигаем.

– Договорились.

Перед тем, как отключиться, я слышу, как у него в трубке играет знакомая реклама, а еще звонкий девичий голос.

– Ваш заказ.

Значит, пожрать решил.

Не то чтобы я против «пожрать», но именно сейчас я мечтаю разрешить проблему, которая не дает покоя, и мне не хватает чувства такта, чтобы терпеливо дождаться, когда брат закончит со своими делами.

Поэтому я собираюсь и еду к нему.

Я знаю, где звучит такая реклама. Сам слышал ее и не раз – это кафе на пересечения Советской и Громобоя.

С кем бы там брат не зависал, я много времени не займу. Скажу, что хотел, извинюсь и уйду. Даже лучше, если он окажется там не один. Не будет времени на лишние вопросы и неудобные объяснения.

Дорога дается мне с затруднениями. На пути попадаются то пробки, то ремонт дорог, из-за которых машины тянуться по одной полосе, и конца и края этой веренице не видно. Поэтому приезжаю к кафе спустя полчаса, а то и час после звонка.

Оставляю машину на парковке, заняв последнее свободное место. Тяжко вздыхаю, в очередной раз надавав себе красивых заковыристых эпитетов, и отправляюсь навстречу судьбе.

И первое, что вижу, зайдя в кафе, это Матвея в компании с какой-то девкой.

В недоумении притормаживаю. Может, коллега, или какая-то знакомая, или…

Какого хрена?!

Она перегибается через стол и целует его прямо в губы. А этот козел, даже не думает ее останавливать! Наоборот, притягивает к себе.

У меня ноги прирастают к полу, и все, что я могу сделать, это тупо пялиться на моего брата,