— Свое дело, Эмма Марковна, я сделал. Может, и вы к земным средствам прибегнете? Сказано же в книге Сираховой: «Господь создал из земли врачевство, и благоразумный человек не будет пренебрегать им».

Я спорить с Ветхим заветом не собиралась и тем более пренебрегать врачевством. Только что делать-то?

Тут и еще один аспект: не только отец Даниил глядел на меня с надеждой. Уж такая у меня репутация: если человек жив, то любую проблему можно решить. И как объяснить, что не любую и что мои консервативные методы хотя и уняли приступы, но лишь перевели стрелку часов назад. А так-то они хоть замедленно, но тикают.

Впрочем, все, что могла, я и по этому поводу уже сделала:

— Алексей верхом ускакал в уездный город. Велено без доктора не возвращаться. Хоть силком, хоть за большие деньги, но привезет.

Дворня, столпившаяся в сенях и в людской, услышав эти слова, взволнованно и благодарно загудела. Еще бы! Мало кто из нынешних-то господ станет недешевого «дохтура» из города вызывать, к крепостному особенно! Спасибо, ежели знахарку деревенскую допустит, да и то на семейный кошт самого крестьянина. А дворовому так и вовсе попа позовут сразу — ежели Всевышний решит, что пришла пора человеку на небеса отправляться, так и противиться ему не след.

Ну, я так не считала, конечно. Только поможет ли здесь доктор? Из той же передачи я смутно помню, что первую резекцию аппендикса сделали еще в прошлом, семнадцатом, веке где-то в Англии. А вот в Российской империи это произойдет дай бог лет через семьдесят, если память меня не подводит. А без операции Демьян не жилец. Только если настойку опия городской доктор привезет, облегчить страдания умирающему. Да есть ли сейчас и здесь та настойка? Не помню…

Часы ожидания потянулись вязкой патокой с привкусом отчаяния. Хорошо, отец Даниил не допускал истерики среди набежавшей родни Демьяна. Я могла бы и сама прикрикнуть, да не пришлось. Священник мигом пресек начавшийся было бабий вой, велев не орать сдурна, а молиться за здравие раба Божьего Демьяна. Чем жена и мать болящего и занялись в людской, откуда их по моему указу никто гнать не стал.

Всех остальных я разогнала заниматься своими делами. Лето в деревне — оно в любом случае идет своим чередом, хоть ты ложись да помирай.

Я сама тоже постаралась занять руки и голову. Разобрала деловую переписку — тут у меня царил строгий порядок, иначе недолго так запутаться, что черт ногу сломит. Переписка с каждым адресатом связана в особую пачку, да еще письма сложены конверт к конверту так, чтобы по порядку, по датам, ответ к запросу приложен.

Руки машинально перебирали листы бумаги с сургучными блямбами, а голова работала своим чередом. Детей увели от греха в дальние комнаты и заняли там игрой на весь день, нечего им рядом с умирающим делать. Все равно Лизонька пару раз спрашивала: «Демьян поправился?» С эмпатией у дочки все в порядке, но что отвечать? Так что сижу, бумажки перебираю… вместо того чтобы… чтобы что? Я не хирург. Даже если я усыплю Демьяна эфиром — дальше что?

Вот именно. Ладно, лучше сейчас об этом не думать. Вечереет уже. Вся деловая переписка проверена трижды — не забыла ли чего, может, какой вопрос лежит неотвеченный? Или очередной отчет от никитинского приказчика? Нет, переписка в полном порядке. Ах да! У меня же еще бумаги покойного мужа не разобраны. Вот. Самое время заняться.

Я даже встала из-за своего рабочего стола и почти пошла в спальню, где в шкафчике стояла плоская шкатулка с бумагами Шторма. Но именно в этот момент со двора послышался какой-то гвалт. Заскрипели ворота, затарахтели колеса конной пролетки по сухим выбоинам дороги. Отвлекусь-ка, не буду ждать доклада, сама выйду.

— Вот и свиделись, Эмма Марковна, — поприветствовал меня Михаил Первый, ловко спрыгивая с подножки своего пропыленного экипажа. — А теперь буду премного благодарен, коль объясните, что же у вас приключилось и зачем вам доктор понадобился, который резать умеет? Из доклада вашего управляющего я ничего толком не понял, однако переполох этот малый устроил знатный. По городу метался, доктора искал. Заскочил в расположение полка, что в городе остановился. Повезло, что я его знаю, а то под арест отправил бы, а не я, так офицеры бы сами отделали. Это ж надо, чуть не штурмом лазарет решил в одиночку брать!

У меня аж руки опустились. То есть вместо хирурга Алексейка, уже мелькнувший во дворе позади исправниковской пролетки, привез мне полицейского? Да толку-то мне с него?! Демьяну же, снова застонавшему от боли в одной из чистых комнат, и того меньше…

Глава 30

И тут выяснилось, что в пролетке исправника наличествует еще одна персона, в состоянии чего-то среднего между пассажиром и грузом. Человек приподнялся, взялся за фуражку нетвердой рукой.

— С премногим, сударыня…

И сел обратно, да еще свесив голову за бортик.

— Аркадий Пахомович Пичугин, полковой лекарь, — представил его исправник. — Из мещанского сословия, с университетским прошлым, умом и трудом выслуживший чин, но уверенный, что на службе русского всегда немцы обойдут, и эту печаль постоянно запивающий доступными напитками. Я соблазнил его обещанием, что в вашем поместье водятся настойки, прежде им не пробованные, но Аркадий Пахомыч в радостном предвкушении по пути злоупотребил своим прежним запасом. Каюсь, не доглядел.

Аркадий Пахомыч кивнул, попытался покинуть пролетку, и опять неудачно.

— Человек ваш, — продолжил Михаил Первый, — хоть и трезвый, но клялся, что или с врачом вернется, который умеет больных людей резать, или в поместье больше не покажется. Тоже, между прочим, мое дело — беглого искать. На его счастье, с полковником я хоть третий день знаком, но подружились — выручил я Сергея Дмитриевича из мелкой неприятности… ну, или не из мелкой. Полку у нас еще два дня стоять, он лекаря отпустил. Так что же случилось?

Я взглянула на Аркадия Пахомовича. Другого подарка судьбы ожидать не следовало.

— Чемодан-то хирургический при нем?

— Обижаете, сударыня, — ответил лекарь почти трезвым голосом. — Как сабля при его благородии.

Приподнял, показал чемоданчик, даже сумел выйти из пролетки, но покачнулся и схватился за бортик. Свои лекарские принадлежности, впрочем, аккуратно поставил.

— Я вам все объясню, Михаил Федорович, — сказала я уверенным, почти командным тоном, — но сначала небольшая