этом, то понял, что он мог бы выиграть золотую медаль на Олимпийских играх, оставаясь непобежденным, в соревновании «Как быть первоклассным придурком со своим ребенком».

Каждые. Четыре. Года.

— Да, — сказал я не вопросительным тоном, а скорее таким, будто послал его к черту.

Он кивнул головой, дав мне знак следовать за ним, когда направился в гостиную. С каждым шагом, приближающим меня к нему, мои ноги тяжелели и дрожали от ужаса. Словно я шел по еще не застывшему цементу.

Желание отца поговорить со мной еще никогда не означало что-то хорошее. Ни разу. На самом деле, было бы куда лучше, если бы мы никогда не разговаривали, а вместо этого обменивались бы жестами.

Хм, да уж. Может даже и этого не надо. Единственный жест, который мы использовали бы, — средний палец.

Остановившись в полуметре от него, я старался изо всех сил поддерживать зрительный контакт. Во всех книгах, что я прочитал, прежде чем выпуститься и начать работу в Eastern Sports, подчеркивалось о языке тела, проявлении настойчивости и авторитета. Клянусь, я забыл обо всех тех вещах, что выучил и использовал в течение многих лет, в присутствии этого человека.

Я насильно заставил себя выпрямиться еще больше, скрестил руки на груди и прямо посмотрел на него. Он смотрел на меня, а я ждал, когда он как обычно начнет меня ругать по поводу моей работы и выбранного мной жизненного пути в целом.

Он быстро оглянулся, после чего вновь посмотрел на меня и сказал, понизив голос:

— Что, черт возьми, за дела у тебя с Мэгги?

Нахмурившись, и не понимая происходящего, я спросил:

— О чем ты?

Выражение его лица стало жестким.

— Я говорю о том, какого черта ты делаешь с этой девушкой?

Находясь всё еще в замешательстве, я покачал головой:

— Ничего не делаю.

— Бред.

— Как скажешь. — Мне не нужно было это дерьмо. Я развернулся, но он остановил меня своими словами.

— Она влюблена в тебя.

Я смог только ошеломленно уставиться на него.

— Что?

— Ты слышал меня. — Жестом он показал в сторону кухни. — Ты считаешь меня глупым, потому что у меня нет красивой бумажонки, подтверждающей уровень моего интеллекта, но моих знаний достаточно, чтобы понять, что ты что-то задумал.

В протесте я махнул рукой:

— Она не видит во мне больше, чем просто друга!

Черт. Признание вслух того, что Мэгги не любит меня в романтическом плане, болью отозвалось в груди.

Покачав головой, я почувствовал, как моя кровь закипала, я становился более раздраженным от его слов.

— И ты прекрасно знаешь, что я ни разу не сказал или не предположил, что ты глуп, отец. Мне всё равно, что ты не ходил в колледж. Правда, как видно, у тебя большие проблемы с тем, что я ходил!

— Я только желаю для тебя лучшего!

— Ну, а строить всякое дерьмо голыми руками не мое! — взорвался я. — И никогда не было тем, чем я хотел бы заниматься по жизни! Но ты отказывался понять это! — Я попытался успокоиться и глубоко вздохнул. — Мне нравилось работать с тобой, когда я был моложе, потому что мы работали вместе. Вот этим я наслаждался, отец. Не самим занятием, а временем, проведенным с тобой.

Кажется, мои слова ударили по нему: плечи поникли, а всякое выражение стерлось с лица. Но я не закончил.

— Я хорош в своей работе, отец. И, черт побери, уверяю тебя, что не сижу весь день перед монитором, играя в гребанные видео игры. Я директор департамента, и я люблю свою работу, люблю технику, с которой работаю каждый день. Я решаю проблемы и совершенствую процедуры, стараясь сделать их как можно лучше. Я использую свой, — я постучал указательным пальцем по виску, — мозг. Каждый. Божий. День.

Почувствовав, что будто выдохся, я покачал головой и отвел взгляд.

— Всё, что я хочу, — чтобы ты мной гордился. Я не скитаюсь по тюрьмам, не связан с наркотиками, я не бездомный. Я — Рай — хороший парень, хороший сын, который упорно трудился, чтобы самому добиться чего-то. Тот, кого ты должен с гордостью называть своим сыном.

Он всё еще ничего не говорил, и я устало потер рукой лицо:

— Не бери в голову, — пробормотал я, развернулся и направился в кухню к двум людям, которые, как я знал, любили меня.

— Подожди.

Я замер из-за его тихой команды. Не потому, что он сказал мне остановиться, а из-за того, как он это сказал. Что-то скрывалось в его тоне. Раскаяние?

Я фыркнул про себя, отметая этот вариант. Нет никакого чертова шанса, что мой отец…

— Райленд, я… — он прервался, и только после этого я повернулся к нему лицом. — Прости меня.

Всегда считалось, что нужно иметь мужество или, раз уж на то пошло, женственность, чтобы признать вину. И это так. Мой отец гордый человек, и извинился? Это дорогого стоит. Вероятно, из-за страха быть поверженным молнией, я должен был оглядеться вокруг.

— Не умничай. — Он смотрел на меня, зная значение моих действий, но я увидел блеск в его глазах.

Медленно кивнув, я почти боялся испортить момент.

— Спасибо.

Некоторое время мы смотрели друг на друга, но когда стало неловко, то мой отец поднял руки и сказал:

— Что же, хватит стоять, выпучив глаза. Возьми два пива и присоединяйся ко мне на веранде, мы могли бы поговорить о том, какое предложение о продаже моего дела я должен принять.

Я стоял ошеломленный, и мне потребовалось время, чтобы осознать что происходит. Мой отец на самом деле хотел… поговорить со мной.

Боже мой. Что случилось с отцом, после чего он стал мягче?

— Не заставляй меня передумать, — проворчал он, развернулся и направился на веранду.

Нет. Забудьте мои последние слова. И под страхом смерти этот парень не смягчится.

Когда его рука была на ручке двери, ведущей к веранде, он остановился.

— Не думай, что я забыл о другом вопросе. — Пауза. — Про Мэгги. — Он вышел и закрыл за собой дверь.

Я громко выдохнул. Конечно, он не забудет об этой маленькой детали. Черт.

Значит, я должен был пойти и поговорить с отцом начистоту. О моей лжи, что навалилась, как снежный ком. О том, что я увяз настолько, что не знал, как выбраться.

И о том, что я гей, который и не гей вовсе.

Блин. Я даже самого себя смутил.

Это не значило, что я с легким сердцем дошел до кухни, чтобы взять пива. Что-то произошло, и я не собирался смотреть дареному коню в зубы.

Я должен что-то извлечь