– Ничего тебя не смущает? – спросил я.

Валентайно достал из заднего кармана джинсов блокнот, ручку и, прикусив нижнюю губу, словно это ему тяжело дается, что-то написал в блокноте и протянул мне: «Я видел тебя по телевизору. Сразу понял, что ты тот глазастый, когда встретились».

– Ясно, – ответил я. – Ну тем лучше. Где ты только телевизор нашел.

Валентайно было хотел написать про телевизор.

– Да все равно, – махнул я рукой. – В общем, проходи, располагайся в соседней комнате. И это, братец император, воняешь ты, как скот.

Валентайно машинально поднял руку и понюхал подмышку.

– Ты в принципе воняешь, чего ты подмышки нюхаешь? Ты сама суть вони, император. Давай в душ. Шмотки – в мусор.

Валентайно снова взял блокнот и, написав, показал мне: «Раз ты зовешь меня император Валентайно, я буду звать тебя Гюнтер Глаз». Валентайно улыбался так ясно, искренне, что мне на мгновение показалось, будто он разыгрывает и слабоумие, и немоту.

– Пусть буду Гюнтер Глаз, – ответил я, улыбнувшись своим нелепым ртом на шее, но, думаю, Валентайно этой улыбки не заметил.

Пока Валентайно отмывался, я открыл ТикТок. И что же наш император Валентайно, как ты думаешь, Тело? Он взошел на престол. Мой аккаунт с танцами Валентайно снова пошел в гору. С одной стороны, это было забавно, с другой – злило. Злили меня эти невидимые, ничего из себя не представляющие люди. Они даже не люди, они просто цифры, из которых складывается количество лайков, они – буквы, из которых получаются идиотские комментарии, но они же и энергия этой новой цифровой эпохи. Новая нефть, которую с каждым годом становится добывать все сложнее и дороже, как и традиционные энергоресурсы. Самые верхние залежи, дешевые и доступные, уже сняты. Теперь требуется хороший звук для видео, хорошие камеры для картинки, студии звукозаписи, монтаж, режиссер и сценаристы, в общем, нефть приходится добывать за полярным кругом в крайне суровых условиях. Непонятно только, какой монструозный механизм работает на этом человеческом топливе, на переработанных серверами эмоциях и чувствах? Получается, мы с императором Валентайно обзавелись собственной небольшой нефтяной вышкой, но что-то мне подсказывает, что недолго качать нам лайки. Теперь месторождение не выкачивается досуха, оно само иссыхает, и задача – как можно больше изъять, пока не пересох источник. В моем случае прошло совсем немного времени, когда лайковая нефть высохла, с Валентайно будет еще быстрее. Значит – пока качаем. «Лайк, суки, лайк», – пробубнил бы я под нос, если бы он был, потому пробубнил просто так. «Лайк, идиоты, лайк. Я, наверно, не доживу до того времени, когда у лайка будет обменный курс. Не какая-нибудь пресловутая монетизация, а самый настоящий курс. Один лайк равно один доллар. Это же так просто, странно, что еще не внедрено. И курс тем выше, чем круче площадка, где получаешь лайки. Ну, например, один лайк во ВКонтакте равен пятидесяти центам, один лайк в Фейсбуке равен доллару и так далее. Как сразу не пришло в голову? Понятно, какой механизм работает на новой нефти – внимание, внимание тех самых невидимых людей, из которых и добывается новая нефть. Посмотрел ролик, поставил лайк, получил за него денежку, просмотрел рекламу в том же ролике, потратил денежку – купил рекламируемое. Вот вам вечный двигатель, вот зачем нужна эта новая нефть, вот какой адский механизм на ней будет скоро работать», – подумал я.

Валентайно вышел из душа, обмотавшись полотенцем. Я открыл на телефоне сайт «Вайлдберриз» и предложил ему выбрать одежду, но он замотал головой. Я настоял, и в конечном итоге Валентайно согласился только на теплую куртку, носки и трусы. Я показал ему, как пользоваться стиральной машиной, и Валентайно, закинув шмотки, уселся перед ней, обхватив колени руками.

– Слушай, братец, может расскажешь о себе, в смысле напишешь, раз уж ты тут медитировать собираешься? – я протянул ему блокнот с ручкой.

– Оао, – ответил Валентайно и кивнул.

Уснуть не получалось. Стиральная машинка замолкла часа три назад, но Валентайно так и сидел перед ней, старательно выводя в блокноте. Я ворочался с боку на бок, проваливаясь на мгновение в сон и тут же обратно, не соображая, что это было, мысль или сновидение. Я думал о матери и об отце, о нашем доме, о детстве – о том детстве еще до гаданий, когда мне казалось, что я единственное значимое существо во Вселенной, когда верхние миражи были настоящим чудом и спасением. Теперь, конечно, не хватало десяти секунд, я лег на спину, распахнул веко в темноте, верхние миражи вспыхнули розовым. Что только я не пытался делать, чтобы выйти за границы десяти секунд. Зажмуривался до боли в «глазу» на девятой секунде, стискивал зубы, задерживал дыхание – ничего не выходило. Сложность была и в том, что ничего в квартире не происходило и произойти в принципе не могло. Я ориентировался по окну, по теням на стекле, отслеживал их в миражах, сверял с действительностью, снова лез в миражи и обратно в реальность. Я чувствовал себя растерянным и жалким, хотелось свернуться эмбрионом и чтобы в комнату вошла мама. Я не любил раньше, когда она заходила ко мне, и всегда просыпался, она садилась рядом и, бывало, просто молчала. Иногда пыталась погладить меня по «голове», но отдергивала руку, вспоминая, что никакой головы у меня нет. Брала меня за руку, подолгу держала, улыбалась, целовала в шею и уходила. И, несмотря на то что внутренне я тогда раздражался, теперь мне хотелось увидеть в верхних миражах, как она подходит к моей комнате, прислушивается, аккуратно открывает дверь, чтобы не разбудить. Я, конечно, сделаю вид, что крепко сплю. Дверь откроется, мама сядет рядом, а я перестану заглядывать в верхние миражи, потому что и так знаю, что сейчас будет. Ерунда все это, да, Тело? Человеку постоянно нужно хвататься за иллюзию потерянного рая. Вот и я в тот момент считал: дескать, потерял что-то чудесное – ощущение безопасности и тепла рядом с матерью, но честен ли я был перед собой? Конечно, нет, Тело, иначе я бы ценил эти мамины визиты и тогда, когда это происходило. Не было у меня никакого рая, и ниоткуда я не был изгнан. А вот ад, может быть, есть, и я в нем сейчас, когда все это рассказываю тебе. Рассвет плеснул в окно красным, оно растеклось и побледнело; я лежал на боку, и мне казалось – розовое, что осталось от красного, выдавит стекло и зальет комнату, и станет действительность такой же, как мои верхние миражи. Я чувствовал себя уставшим от этой бессонной ночи, уставшим от мыслей, хотелось забвения, хотелось не мучить себя вопросами, на которые никогда я не найду ответа и ответа на которые вовсе не может быть. Хотелось заплакать, и вдруг я понял, что никогда не плакал и даже не знаю, как это вообще – плакать. Может, так устроен мой «глаз», но я не мог вспомнить, чтобы во мне хоть когда-нибудь была такая эмоция, что может вызвать слезы. «Я настоящий урод», – подумал я, сел на кровати и тут увидел на полу рядом блокнот Валентайно. Открыв блокнот, я удивился, насколько красивый, ровный и аккуратный почерк у Валентайно – буква к букве, строчка к строчке, хотелось вырвать страницу и поместить ее под стекло в рамку.

История императора Валентайно, Тело, если, конечно, верить тому, что он написал, не отличалась оригинальностью. Я лишний разу убедился, что мое нежелание делать операцию и превращаться в обычного человека целиком оправданно. Вот он, пример обычного человека, одного из. Ничего, кроме презрения, Валентайно не заслуживал, даже скажу так – не конкретно Валентайно, а человек как таковой в принципе, потому что история императора Валентайно – возможная история любого «нормальноголового» его возраста. Удивительно, насколько близко проходят второстепенные тропинки от основной выбранной, на которые может случайно ступить человек и где его ждет настоящий ад. Один маленький шажок, одна незначительная деталь, одна кажущаяся незначимой ситуация. Наш Валентайно шел по своей, как ему казалось, главной тропинке, жил стандартной жизнью: жена, дети, работа, и не подозревал, что стандартность эта, непонятно с чего наделенная важностью и воспринимавшаяся как счастье, и есть будущая причина его погибели. Он слишком сильно желал человеческой обычности, слишком настойчиво стремился к тому, чтобы жить обычную жизнь, и женился в двадцать лет на первой же более-менее симпатичной девушке, убедив себя в том, что это любовь. Потому что это правильно, так принято: семья – главная ценность, ведь так, Тело? Уже через два года жена родила дочь, спустя еще три года – сына, а когда подошло время справлять десятилетний юбилей совместной жизни, ушла от Валентайно и благополучно вышла второй раз замуж. И что делать такому человеку, как Валентайно? Такому правильному, рассудительному, надежному мужчине, когда то, что было смыслом всей жизни, оказалось абсолютно бессмысленным? Страдать, конечно, – страдать, страдать, страдать! Ведь для «нормальноголовых» – страдание и есть жизнь. Так говорят учителя человечества, правда, Тело? Жизнь есть страдание, так говорил Будда? Жизнь земная – страдание ради послесмертного рая, так говорил Иисус, ну примерно так, да, Тело? Можно еще пострадать во имя райских кущ, взорвав себя к чертям с кучей неверных «нормальноголовых», верно, Тело? И Валентайно, как и было преподано человечеству, страдал. Забавно это. Забавно, что страдание – это не какая-нибудь самостоятельная сущность, данность или качество, нет его как такового, тем не менее «нормальноголовый» всеми своими поступками и мыслями от рождения создает условия для существования страдания. Он надеется, и, естественно, его надежды не оправдываются, он любит и ненавидит, не понимая, что это такое – любить и ненавидеть, он жаждет свершений, он вожделеет счастья, не осознавая и этих понятий, и все это порождает страдание. «Нормальноголовому» остановиться бы, перестать придумывать, перестать умствовать и прислушаться, наконец, к себе внутри, услышать сердце, душу и двинуться по тому пути, по которому он должен пройти на самом деле, достичь того, для чего был явлен свету, не рожден, Тело, – явлен свету, но нет, жизнь ведь – страдание. И вот образцовый раб действительности – Валентин дострадался до того, что начал пить как скотина, и, знаешь, Тело, – это лучшее, что он сделал в своей жизни и со своей жизнью, именно благодаря этому он из раба действительности превратился в императора реальности – Валентайно! Допился наш друг до алкогольной полинейропатии, так что, Тело, нельзя сказать, что Валентайно немой, речь его нарушена, и ничего лучше, чем мычать, словно корова, он не придумал, так и привык, отсюда же его нелепая походка, будто у сломанного робота, и вся эта придурковатость. Но при этом, как написал Валентайно, бывают у него моменты, когда сознание проясняется, речь возвращается, и превращается император в того себя, каким был раньше, однако длится такое совсем недолго. Немало времени – годы потребовались для того, чтобы Валентайно понял, как это работает, выяснилось, что требуется императору сильнейшее эмоциональное переживание – перенапряжение, и чем оно сильнее, тем дольше может длиться его «нормальное» состояние. Вот и ходит теперь император Валентайно по городу в поисках таких переживаний, надеясь вернуть прежнего себя. Идиот? Конечно, идиот! Как можно хотеть снова стать «нормальноголовым»? Никогда я не пойму этого, Тело, никогда.