— Пойду, помогу собраться Ольге, — воодушевленно сказала она. Девочка не любила, когда прислуга в чем-то помогала ей, да и княгиню тожа не очень устраивал чужой ребенок в их доме. Как бы хорошо женщина ни относилась к бедной девочке, в уме ее постоянно мелькала мысль о том, что неплохо было бы, если б семья девчушки поскорее нашлась. Она и сама нуждалась в симпатии не меньше Ольги: ее родная дочь лежала в соседней комнате, бледная, укрытая белоснежными простынями и едва способная самостоятельно дышать, а княгиня, вместо того, чтоб днями и ночами сидеть к ее постели, боялась. Она боялась увидеть свою дочь такой, какой она стала: осунувшейся, больной, искалеченной, ее мозг отказывался признавать, что Наташа сама сделала себя такой, ее совершенно точно заколдовали. Княгиня повторяла это про себя каждую секунду, но все равно, жалея свою дочь, она боялась, чертовски боялась, и занималась всем подряд, даже бесполезное рукоделие в ее ладонях получало со стороны благородный оттенок скорби, но сама женщина знала — она трусиха. И она винила себя в этом, а потом, когда в их доме появилась Ольга, а из Колдовстворца вернулся Алексей, чувство вины отпустило ее; теперь виноваты были дети, особенно чужая девочка, потому что каждая секунда с ней казалась княгине украденной у ее родной дочери.

— Мне не нравится эта ваша игра в семью, — произнесла женщина, когда Дарья направилась к выходу.

— Это не игра, — спокойно проговорила дочь, готовясь воспринять каждое следующее слово как оскорбление. В последние недели их отношения обострились настолько, что никто не собирался никого прощать, несмотря на содействие и упрашивания со стороны отца семейства.

— Вы должны понимать, что это скоро должно закончиться. Нельзя просто подобрать ребенка с улицы, как котенка, и растить его вместе с каким-то… мальчишкой. Особенно, когда ты уже обручена с другим. Если Семен Васильевич узнает… А еще эти мужчины, которых ты пригласила к нам..!

— Семена Васильевича это не касается, — она скривилась при упоминании о своем «женихе». — А мы с Пашей как-нибудь разберемся. Не выбрасывать же девочку на улицу.

— Даша, — вскинулась женщина, глядя на дочь одновременно с мольбой и мучительной ненавистью, — ты рискуешь очень сильно оступиться.

— Тогда лучше я это сделаю сама, без твоей помощи, — только и сказала она. — Хочешь обвинить меня в чем-то?

Мать устало рухнула на диван и заученным жестом прикрыла лицо руками. Да, ей хотелось бы обвинить Дарью. Ей хотелось поставить дочь на место, чтоб она снова вернулась в свои лаборатории и работала на радость своему жениху, а не занималась пустыми погонями, не выслеживала преступников — она ведь даже не знала, как это делается! Все ее попытки спасти Наташу были жалкими, не более, чем детская игра со взрослыми правилами. И все же… княгиня не говорила ни слова, потому что во всех этих суетных шагах дочери мерцала надежда для ее израненного материнского сердца. Она зарыдала. Дарья смотрела на мать, чувствуя, как слезы обиды застряли комком в горле, а лицо одеревенело, как маска. Ей не было жаль эту вмиг состарившуюся женщину, и безразличие прижигало ее юное сердце, подобно каленому железу. В эту секунду в душе княжны не было ни крупицы любви, и этот образ испугал ее саму. Дарья развернулась и, как пойманный с поличным вор, выскочила из комнаты.

Как только дверь за ней закрылась, отрезая от тяжелого холодного полумрака гостиной, от рыданий матери, девушка почувствовала, как на щеки возвращается румянец, а в сердце — сочувствие. Но в первую очередь она сочувствовала девочке, которая жила в соседней комнате и, несмотря на то, что ее окружала роскошь и волшебство, спрашивала все то же — когда вернутся мама с папой. Ответственным за такие вести был Паша.

Дарья вошла в игровую к Ольге и села рядом с ней. Девочка смотрела на покрытое снежным узором окно, на коленях перед ней лежала книга с картинками, написанная на немецком. Малышка листала страницы и иногда пыталась всмотреться в буквы, но окно настойчиво завладевало ее вниманием.

— Что там? — спросила Дарья, подходя ближе. Улыбка на ее лице согревала.

— Ничего, — грустно сказала девочка.

— А к нам пришли гости, — княжна осторожно подхватила девочку под плечи и потянула наверх, та послушно встала на ноги. Несмотря на возраст, она была такой худенькой и миниатюрной, что в доме Аргутинских все обращались с ней, как с совершенным ребенком. — Давай, соберемся и пойдем гулять?

— Паша? — только и спросила девочка.

— Да, — кивнула Дарья. — Он очень соскучился, — болтала она, помогая девочке переодеться в теплое платье для прогулок, которое когда-то носила она сама. Девушка рассказывала о погоде и о том, что будет на обед, но Ольга, кажется, не очень интересовалась этим. Иногда в ее больших умных глазках проскакивала искра внимания, какое-то оживление, но большую часть времени она была совершенно аморфна и позволяла делать с собой все, что заблагорассудится. В то же время, она была искренне привязана к Дарье, это было видно невооруженным глазом, но ни один новый друг не сможет заменить любимую семью.

Дарья заплела светлые волосы девочки в косу, осторожно замотала ее шею голубым шарфом и надела на худые плечи голубое с белым узором пальто. Когда-то его носила Наташа, и в глубине души Дарья понимала, что дает вещи сестры этой девочке назло матери. Та ни разу не сказала ей ничего, кроме упреков и своих ультимативных «предостережений», и в последнее время княжна начала упиваться ее гневом… от этих мыслей нужно было бежать, сломя голову. На ходу застегивая принесенное слугами пальто, и ведя за руку семенившую девочку, Дарья сбежала в сени, где ее ожидал Паша. Глаза Кузнецова одарили ее восхищенным взглядом, который он тут же попытался скрыть; на что девушка улыбнулась и крепко обняла друга. Во всей этой истории Паша был ее единственной надеждой.

«А как насчет мистера Грейвза?» — едко напомнил рассудок.

Юноша улыбнулся и, с наигранной формальностью поприветствовав княжну, повернулся к девочке. Ольга держалась за полу пальто и осторожно поглядывала на волшебника. Всякий раз, как он приходил, он был так весел и добродушен, от него веяло играми и шутками, что было приятной отдушиной в доме Аргутинских. Дарья нуждалась в его улыбках не меньше, чем эта потерянная девочка.

— Как поживаете, Ваша Светлость? — поинтересовался Паша, на этот раз обращаясь к Ольге.

— Хорошо,— пробормотала девочка, стесняясь, но все же протягивая юноше ладошку, как тот ее учил. Паша осторожно взял ее свою руку и поцеловал. От этого так веяло игрой, что девчушка рассмеялась. Дарья улыбнулась вместе с ней. В полумраке было видно, что Ольга вся покраснела.

— Куда хотите пойти? — спросил Паша, выпрямляясь. — В кондитерскую, может? Или в Нескучный?

— Куда-нибудь, где потише, — тихо сказала Дарья. — Сегодня мне не хочется натыкаться на знакомых.

— Ну, ты же знаешь, что Москва маленькая, — подмигнул ей Паша. — Но мы можем пойти прогуляться в саду Чикаго. Там немного людей и тихо, как в библиотеке.

— Хорошо, — согласилась девушка. Хотя, лучше бы вокруг было шумно, чтоб гремела музыка, смеялись люди, лязгали коньки об лед, чтобы не было нужды перешептываться, молчать при каждом прохожем. Но сейчас, после праздников, Москва казалась ей слишком многолюдной. — Хорошо, — задумчиво повторила она.