Шрифт:
Закладка:
– Варенька, не прогоняй меня. Пожалуйста, – тараторит она. Бабуля сварила куриный бульон с клецками, я еще тут… вещи тебе принесла. Маечка собрала. – Она поправляет аккуратную гульку и прячет ноги в бахилах под стул.
Ах, Маечка? Еще одна… предательница. Сговорились, значит? За моей спиной сговорились!
– Давай свои клецки, Беккер. Я такая голодная… А ты… благодари Элеонору Альбертовну.
– Кушай, кушай, моя хорошая, – Беккер натужно сглатывает и протягивает мне ложку. – Хлебушек надо?
– Давай.
Соседки по палате странно косятся на нас, а потом выходят в коридоре, подхватив верхнюю одежду. «Варюш, мы пойдем прогуляемся, там такая погода хорошая!» – сообщают они и оставляют нас наедине.
Я чавкаю, пью бульон прямо из тарелки, а Личка молчит. Не выносит мне мозг лекциями о культуре питания, не закатывает глаза, не сокрушается о моей невоспитанности… Смотрит с такой болью, от которой щемит сердце…
– Я все, Беккер, – отдаю ей пустой пластиковый контейнер. – Поблагодари Элеонору Альбертовну.
– Прости меня, Варенька. Я дрянь, свинья… Я совершила такую подлость… И, если, ты решишь не общаться со мной больше, я пойму. Я и сама себя ненавижу. – Громко всхлипнув, Лика опять падает передо мной на колени.
– Я слушаю тебя, Лика. И… поднимись ты уже.
– Тогда… у тебя в комнате я отправила с твоего телефона сообщение, – начинает она, виновато потупив взор.
– Так я и знала! Федя неспроста перестал мне отвечать! Что ты ему написала? – вскрикиваю я.
– Не ему. Я написала себе, как будто это ты мне пишешь: «Федька мне не нужен. Приедет – скажу, что не люблю. И в постели он полный ноль». Вот так… дословно. – Лика закрывает лицо руками.
Я ошарашенно молчу. Как. Она. Посмела?
– Лика, уходи. У меня нет слов… Еще и про постель… Мамочки, какое унижение.
– Прости, Варенька. Я… я была так обижена и зла, я…
– Ты убила его, Лик. Из-за своего эгоизма! И детей его оставила сиротами. Кто знает, куда он после этого мерзкого скрина пошел? Может, ему жить не хотелось…
– Детей?
– У меня двойня. Уходи… Наверное, мне недостаёт мудрости и прощения, чтобы тебя понять. Ты думала, он полюбит тебя после этого? Поблагодарит? Что он тебе ответил? – рявкаю. Личка молчит. Стыдливо опускает глаза и шмыгает носом.
– Что, Лика?
– Спасибо за то, что открыла правду. Так он ответил. Господи, Варя, я и сама себя никогда не прощу… Я чудовище.
– Уходи, Лика. Не хочу видеть тебя.
Она медленно поднимается с места, растягивая прощание на долгую минуту. Собирает ложки, выкладывает на тумбочку посуду и мандарины, цепляется за малейший повод, чтобы остаться подольше. Я отворачиваюсь к стене и душу предательские слезы. Жду, когда скрипнет дверь и стихнут ее шаги. А потом начинаю выть, как раненое животное… Мне кажется, только сейчас я осознаю, что больше никогда его не увижу…
Глава 27
Фёдор
– Вот координаты делянки, – Саныч тычет грязным обветренным пальцем в карту. – На месте вас будет ждать Барсуков Анатолий Иванович, в простонародье Иваныч.
– Все ясно, спасибо, – кивает Венька, бросив на меня грустный взгляд. Его можно понять – до места нам топать метров триста – четыреста, а мороз с каждой минутой крепчает.
– У Иваныча теплый домик, – успокаивающе протягивает Саныч. Кряхтит и откашливается, наполняя зимний воздух запахом крепкого табака. – Сварит вам мяса или супец приготовит. Он это дело любит! Кхе-кхе!
Мы сухо прощаемся, водружаем на плечи рюкзаки с сухим пайком и кое-каким инструментом, спускаемся с крыльца добротного бревенчатого дома – «базы». Мороз царапает обветренные щеки, кусается ледяными зубками, стремясь забраться под одежду. Я столько вещей одновременно никогда не носил! Термобелье, две пары шерстяных носков, толстый свитер, шарф, маска на лице от обморожения… Венька подзывает Илью Михайлова и Валерку Дроздова, важно их инструктирует, проверяет рюкзаки и командует, бросив тоскливый взгляд на домик:
– Все из-за тебя, Горностай. Кто тебя за язык тянул соглашаться идти на самую дальнюю делянку?
– Хватит, Венька, – хмурюсь я. – Зато заплатят больше. К тому же мы три недели работали почти рядом с базой.
– Да уж, все нормальные люди уже смотали удочки и убрались отсюда по домам, один ты готов зарыть себя в этом лесу! И все из-за глупой девчонки! Вахтовиков осталось раз, два и обчелся!
– Пошел ты… – сплевываю сквозь сжатые зубы и устремляюсь вглубь леса.
Слышу, как за спиной хрустит снег: Венька догоняет меня. Ноги вязнут в глубоких сугробах, и ему это, один черт, удается!
– Постой, Федька. Случилось что-то по-настоящему страшное? – его тяжелая ладонь ложится мне на плечо. – Почему ты молчишь столько времени? Мы же вроде друзья. – Он бросает взгляд на застывших Илью и Валеру. Те отворачиваются, позволяя нам закончить разговор, и закуривают.
– Да… как-то интимно это все, что ли. – Отмахиваюсь я. – Обсуждать свои амурные дела. Неудавшиеся. Брось, Венька, не стоит оно того… Зови парней, идем, пока снегопад не начался.
Самохвалов неохотно взмахивает ладонью. Парни отбрасывают окурки и, подув в озябшие руки, следуют за нами. Шаги в окоченевшей тишине кажутся оглушительными, глаза слезятся от крепкого мороза, а молчание повисает вязкой грозовой тучей. Может, все-таки поговорить с Веником?
– Она обсуждала меня с Ликой Беккер. Знаешь, такая… симпатичная блондинка с экономического? – часто дыша, произношу я. Шагать по высоким сугробам и дышать через ткань маски кажется непреодолимой задачей.
– Та-ак, – с торжествующим видом отвечает Веник. Ну конечно, ему же удалось меня разговорить! – Как ты об этом узнал? Что Варька писала?
– Что я ей не нужен… И она меня не любит, и что…
– Не тяни кота за яйца!
– Что я полный ноль в постели.
– Фу, какая пошлость. Я не был с тобой в постели, Горностай, но, почему-то уверен, что это ложь. – Ухмыляется Венька и толкает меня в бок. Мы идем непозволительно медленно – ноги тонут в глубоком снегу, а с неба сыплет мелкий снег. Путь в полкилометра кажется резиновым.
– Не смешно, – бубню в ответ.
– А с чего ты взял, что Варя именно так и выразилась?
– Лика отправила скрин. Это точно писала Варя – ее фото на заставке.
– Горностай, а с чего это