Шрифт:
Закладка:
Ну хватит воспоминаний. Валерий немного покрутился над площадью Белорусского вокзала. Красиво теперь тут, правда, машин отнюдь не убавилось. А он помнил ещё то время, когда здесь стоял памятник Горькому, а вокруг цветочки росли.
- Привет, девонька, - ласково сказал Валерий Никандрович, усаживаясь на диван напротив того угла, где зависла Алиса. – И уж извини за халат. Так ты меня скорее узнаешь.
- Здравствуйте. Я отчего-то ждала вас. Никак не могу выбраться отсюда. Словно в клетке. Душа в клетке. Но я иногда вижу его. Любимого. И я всё вспомнила. И ещё смотрите, что могу. – Алиса подвинула к нему вазочку с печеньем на журнальном столике. – Угощайтесь. Кофе варить, правда, не научилась.
Валерий Никандрович вазочку обратно передвинул. На самый край. А дальше ещё чуть-чуть столкнул, и вазочка в воздухе зависла.
Алиса, если бы у неё ладоши были, наверно, бы захлопала.
- Ой, а меня можете научить?
- Ни к чему тебе это, девонька. Тебе выбираться надо отсюда. Ты говоришь: всё вспомнила?
- Мы с Николашей были так наивны: думали предотвратить восстание декабристов. Да разве можно изменить историю, которая уже случилась?! Но там были такие чудесные люди, их хотелось спасти. Вы не представляете, что значит, смотреть человеку в глаза, зная, что его через полгода повесят. Рылеюшка, Каховский. Они были такие милые. Эх, если бы можно было вернуться, - Алиса помедлила. – Вместе с Николашей. Его там Николашей звали. И женщины к нему так и липли. Он такой красивый был.
- Ничего не изменилось. Тебя совсем не беспокоит, что он с этой чужой душой, которая твоё тело заняла, таскается?
- Беспокоит, конечно. Но я в эту жизнь не хочу возвращаться. Не моё тут всё. А с этой чужой душой, как вы её называете, мы подружились. Сначала она мне, ох, как не нравилась. А теперь приходит и мне рассказывает, как день прошёл. Сегодня они поехали к её отцу. Как всё это пройдёт у них?! Узнает ли он её?
- Послушай, меня, девонька. Я твоему парню это говорил и тебе говорю: не ваше это дело. Она грех ужасный совершила: жизни себя лишила. А теперь вот думает, в чужом теле всё поправить. Не выйдет. Судьба не дремлет.
- Что-то плохое случится?
- Даже смотреть туда не хочу. Я к тебе пришёл, чтобы помочь. Времени мало. Да и у тебя его не больше. Хочешь в наблюдателя превратиться и остаться здесь на долгие годы, наблюдая за чужими жизнями?
- Нет, конечно. Но знаете, у меня есть маленькая радость: я по ночам летаю по городу. И это такое чудесное чувство.
- Знаю, мне тоже нравится. Но ближе к делу. В этой жизни ваши жизни с тем, кого ты любишь, больше не пересекаются. Судьба так распорядилась.
- А можно нам опять в Петербург? Ну или куда-нибудь, только бы вместе.
- В Петербург можно, но ненадолго. И попозже. Впрочем, у тебя выбор будет: ты сможешь там остаться.
- А он?
- А вот у него выбора не будет. Приказ есть приказ. На фронт, значит, на фронт.
- Но… как же я без него?
- А вот он без тебя здесь прекрасно разгуливает с твоим телом. Не надоело ещё?
Если бы Алиса могла, она бы расплакалась. Ещё как надоело.
- Ну ладно-ладно, девонька, - уловив эмоцию грусти, тут же смягчился Валерий Никандрович. – Готова ли ты на путешествие? Есть одно тело, которое скоро освободится. Титул, красота, окружение. Баронесса. Всё есть, а душа слабенькая, чтобы с болезнью справиться. Но ты сильная. С телом Мари у тебя получилось. На этот раз, правда, посерьёзнее будет.
- А как же Стас?
- Если он будет очень сильно проситься, я его к тебе отправлю. Хотя я бы его наказал.
- Не надо. Он добрый. Хочет помочь.
- Не делай добра, не получишь зла. Ну так что, готова?
- А можно завтра? Мне бы с ним поговорить. Сказать, что я буду его ждать.
Валерий Никандрович с досады уронил вазочку с печеньем на ковёр. Ну что будешь делать с этими бабами?!
Отправился в девятнадцатый век посмотреть на юную баронессу. Лежит в кровати, дышит тяжело. Рядом мать за руку держит, по лицу слёзы катятся. Молитву шепчет. Девушка закашлялась тяжело. Мать тут же подскочила, приподняла. Тяжёлый надрывный кашель вымотал девушку. Глаза закрыла. Потом открыла, крепче сжала материнскую руку. Лицо бледное, глаза голубые. Волосы светлые спутались на подушке, промокли от пота.
- Маменька, не уходите, страшно мне. Вдруг умру я.
- Не говори так, Лизонька. Ты поправишься. Доктор сказал. Только потерпи.
И снова кашель, сотрясающий девичье тело.
Как только приступ закончился, мать уложила дочь на подушки и выскочила из спальни, стирая на ходу слёзы. Муж подошёл, обнял. Красивый ещё мужчина лет сорок пяти с поседевшими висками в домашнем сюртуке. Жена отстранилась.
- Пошли кого-нибудь за доктором. Боюсь я.
- Так доктор утром был.
- Мы теряем её. Сил уже нет бороться. Я вижу по ней.
- Я сам съезжу за доктором, - барон решительно вышел из комнаты, а мать, приняв от служанки стакан воды, снова поспешила к дочери, беспокойно ворочавшейся во сне.
Не переживёт эту ночь баронесса Елизавета Калиновская, понимает Валерий Никандрович.
- Послушай, девонька, тебе спешить надо. Нет у тебя завтрашнего дня. Душа баронессы уже на излёте, и только ты со своими силами можешь спасти это тело, возле которого костлявая вертится.
- Кто она? – оживляется Алиса, уставшая от бездействия.
- Баронесса Елизавета Калиновская, двадцати лет отроду. Богатый дом, любящие родители. Красавица, между прочим. Решайся!
- А Стас как же?
Валерий Никандрович еле сдержался.
- Возможность встречи присутствует. Возможность быть вместе зависит от вас.
- Вы передадите ему, что я буду ждать его там.
Уж хоть бы замуж тебя там забрали, подумал Валерий Никандрович, но Алису, как мог успокоил: сделает всё, что может. Поднялся к ней в её любимый угол на потолке, подхватил и помог выйти через стекло в звёздную ночь. Ну а там уже всё просто было. Туннель времени открыт, направление задано.
Удачи, милая, прошептал Валерий Никандрович, зная, что эту ночь спать не придётся. Будет переживать, как там всё сложится. Борьба предстоит серьёзная. И не
