— Думаешь, если бы он жил в Батуми, то было бы всё хорошо? Не смеши меня. При тех обстоятельствах, что были у нас в Катаре, случилось бы то же самое и здесь, в Батуми.

— Нет, тут я готов поспорить с тобой. Там твоего отца и ваш род уважают, конечно. Но там ни один житель не встанет на вашу сторону. Притом, что твой отец очень много средств выделял на благотворительность, для них в Катаре это ничего не значило. Альберт настроил всех против твоего отца.

— Ну, а тут что? — Слушая с вниманием Лукаса, спросил его Адам, скрестив руки на груди.

— А тут господина Малика уважают тоже, но если узнают, что у тебя есть враг и тот хочет навредить. Все, кто знает тебя и твоего отца, они встанут на пути твоего врага, как гора Мтирала. И всегда до последнего будут рядом с тобой, никогда не предадут. Ты не можешь так просто уйти, Адам. Теперь понял?

— Понял.

— Ну и? Каково твое решение? Останешься с нами?

— Останусь…

— Это правильное решение, поверь мне. Твой отец был очень хорошим человеком…

— Мне его так не хватает.

— Так, друг, давай не грусти, поедем, может, куда-нибудь?

— Ты время видел? Мне домой надо.

— Дочка Нодара еще у вас?

— У меня дома.

— Ты серьезно? — удивленно спросил его Лукас.

— Да чего тут удивительного?

— У тебя дома еще ни одна девушка так не задерживалась.

— Так получилось.

— Это правда? До отъезда Нодара в Катар после того вечера она осталась у тебя на ночь.

— Это не то, о чем ты подумал.

— Ну а что тогда было между вами? — улыбаясь, допрашивал его Бразилец.

— Это произошло между нами, и знать должны о произошедшем только я и она.

— Нихера, как ты заговорил.

— Всё, отстань, я поехал.

— Передавай невестке привет!

— Иди в задницу, Лукас! — садясь в автомобиль, крикнул ему Адам и поехал домой.

По дороге домой я набрал Дяде Нодару:

— Здравствуй, сынок!

— Здравствуй, дядя! Как ты?

— Не знаю, что и сказать…

— Нет никаких улучшений?

— Пока нет, но я хожу на радиотерапию и химиотерапию. Сказали, через месяц нужно будет сдать анализы и снова пройти обследование, тогда скажут, есть ли какие-то улучшения.

— Может, скажем Алифнет правду?

— Нет, пока не нужно. Девочка будет переживать, она же не знает, что я не в Катаре…

— Давайте расскажем ей всю правду… Прошу вас… — с грустью просил его Адам. — Алифнет не понравится, если она узнает, что мы скрыли это от неё. — сказал парень.

— Адам, ты за такое время так хорошо узнал Алифнет.

— Я… Просто знаю, это Дядя Нодар… Для неё это будет ударом, ей будет обидно.

— Хорошо, давай скажем, но чуть позже. Хорошо?

— Хорошо, Дядя Нодар. Ты ей расскажи сам.

— Нет, ты ей расскажешь сам обо всем, потом просто мне напишешь, когда расскажешь, и я позвоню ей… И мы поговорим. — сдерживая слезы, проговорил он последнее.

— Дядя Нодар…

— Если со мной что-то случится… Я вверяю свою дочь сначала Господу Богу, а затем тебе, Адам.

— Не говорите так, Нодар… Все будет хорошо, мы рядом с вами.

— Пообещай мне!

— Обещаю…

— Ладно, сынок, я пойду отдыхать, завтра трудный день…

— Все будет хорошо, не переживайте за Алифнет. Доброй ночи.

— Если она рядом с тобой, мне не о чем переживать. Доброй ночи…

* * *

После того как он вышел из дома, глаза девушки округлились. От волнения её дыхание сбилось, а сердце учащённо забилось. Его взгляд, который застыл на её личике, до сих пор стоит перед глазами Алифнет. Девушка потопала на кухню, выпив стакан воды, её сердцебиение и дыхание стало ровным. Она подошла к вазе с апельсинами и сделала из семи апельсинов нарезку, и, сев за стол, съела их все.

Люблю апельсины.

Убрав за собой кожуру и посуду, от скуки она решила выйти на улицу, взяв с собой блокнот и ручку, переодевшись в белое на бретельках атласное платье.

Алифнет вышла в сад и решила осмотреть его: какие цветы, деревья и кустарники растут в нем. Первое, что увидела девушка, это была цветущая камелия, затем штамбовые и кустовые розы бархатно-алого оттенка, а затем магнолия, которая порадовала её своим цветением и необычайным тёмно-алым окрасом, похожим на кровь. Для такого цветка это было редкостью. На её удивление, все эти три растения были между собой схожи по цветовой гамме. Но что ещё её порадовало, это садовая качель с навесом и боковыми шторами. Она присела в неё, приняв полулежачую позу, и, открыв блокнот, начала строчить.

«Восьмое июля, три часа ночи. Сегодня, когда наши руки соприкоснулись об дверную ручку, я почувствовала, как ощутимо подрагивали мои губы. Я видела, как он смотрел на меня. Оставлю все как есть. Пусть бог все решит».

У Алифнет появилось дикое желание немного поспать, и по старой домашней привычке закрыла блокнот, вложив в него ручку, и кинула под садовую качель рядом с тапочками. Глаза стали слипаться, и она провалилась в сон.

* * *

Я приехал, свет в окнах дома не был включен. Время на часах было четыре утра…

«Она, наверное, спит», — подумал я про себя, глядя в сторону окна её комнаты.

Из автомобиля я захватил с собой по пути к дому бутылку вина «Оремус Токай Эссенция», двухтысячного девятого года, открыв его ножом, я решил растянуть путь к дому через сад, идя медленно по тропе, я пил его. На улице всё еще было темно, фонари освещали мне путь.

Приближаясь в сторону садовой качели, от увиденного из моих рук выскользнула бутылка вина, которая разбилась о каменную тропу. В ней лежала Алифнет, у которой на платье в районе декольте были кровавые пятна. Это напомнило рассказ отца о моей матери:

«Она вышла в сад, чтобы прогуляться по саду и полить цветы.

Эта мразь выстрелила в Лану… И не один раз, сначала в лопатку, а затем вторую пулю прямо в сердце. Она потеряла сознание, а этот подонок скрылся с места преступления. Ты заплакал, долго плакал, я взял тебя на руки, успокоил, ты заснул… И пошёл искать её, выйдя в сад, я увидел её, и она лежала в саду у своих роз, она была такая холодная».

Я немедленно бросился к ней, крича громко её имя, вся охрана сбежалась и была уже рядом. Подойдя ближе к ней, я увидел засохшую кровь, которая была из носа, именно она и