— Отца моего Джоном зовут, — улыбнулась она, — так что лучше не надо, Саша, неблагозвучно получится. И вообще-то Анастасией меня только профессор зовёт, вот вы ещё начали, для остальных я Анэстейша, не удивляйтесь в случае чего и не путайте.

— Хорошо, — приложил руку к сердцу я, — спасибо вам ещё раз, от меня и вот от него.

Она кивнула, переглянулась с профессором, и он продолжил, но почему-то не по делу:

— Анастасия, друзья мои, полна достоинств! Первоклассный историк, да ещё и медик такой же! Так что именно она будет определять, когда нам придётся остановиться, и это будет зависеть от вашей реакции на мои слова. Ей виднее, прошу это понять и с этим не спорить. Согласны?

Мы кивнули, и он чуть замялся, подбирая слова, а его лучшая ученица к нему на выручку не спешила, её больше занимали мы и наше состояние.

— Вы были правы, Олег, — наконец начал он, — когда предположили, что мы находимся на другой планете. Но есть ещё два существенных уточнения: во-первых, мы никакие не инопланетяне, мы такие же люди, как и вы, а получается так оттого, что мы не только находимся во многих и многих парсеках от Земли, мы ещё и во времени отстоим от лично вашего на пятьсот с лишним лет вперёд. У нас сейчас две тысячи четыреста шестьдесят девятый год на дворе, июль месяц, четвёртое число. Ну, по местному календарю, а он во многом схож с первоначальным, к различиям легко привыкнуть.

Мы помолчали, я с Олегом обдумывали услышанное, а они внимательно за нами следили, особенно Анастасия.

— Жгите дальше, — наконец не выдержал мой стрелок, — нормально всё, выдержим, не маленькие. Когда, кстати, война закончилась?

— Девятого мая сорок пятого года, — тут же ответил профессор, — в Берлине, безоговорочной капитуляцией фашистской Германии. Гитлер застрелился. Что-то ещё? Вот вы, Александер, что-то хотите спросить, верно? Прошу вас, не сдерживайте себя.

— Это СССР? — задал я самый волнующий меня сейчас вопрос, — у вас коммунизм?

— Не СССР, — оглоушил меня Александр Андреевич и тут же утешил, — за это время всё успело измениться множество раз. Но в основе жизненного уклада этой планеты лежит именно культурное и прочее наследие России, если вам будет угодно. А коммунизм… — а что для вас коммунизм, позвольте спросить?

— От каждого по возможностям, каждому по потребностям, — выдал я давно заученную фразу, — хотя, если своими словами, вас ведь это интересует, то не так уж и много. Ну, чтобы у каждого жильё было, вот не хуже нашего теперешнего, еды вдоволь, чтобы не думать о ней, чтобы без голода, одежда, лечение всем и каждому, чтобы дети были счастливы, ну и чтоб каждому человеку было руки где приложить, но без эксплуатации, это самое важное! Чтобы в радость, понимаете, чтобы для всех твоя работа была нужна! То есть чтобы общество коммунистическим было, справедливым, я про это говорю!

— Вы знаете, — в некоторой задумчивости протянул профессор, — в бытовом плане у нас, наверное, коммунизм. Минимальные, да что там, по вашим меркам прямо царские, потребности удовлетворены, причём у всех без исключения. Хотя только на этой планете, с остальными есть вопросы, но и там всё очень и очень неплохо. А вот общество… с обществом сложнее. Но до этого мы ещё дойдём, не будем спешить, чтобы не возникло у вас неверных представлений и выводов.

— Да бог с ними, с выводами, — не выдержал Олег, — обратно когда?

— А вот с этим вопросом, — пристально посмотрел на него профессор, — давайте разберёмся. Я зайду издалека, постепенно, в виде лекции, прошу это принять правильно, мне так будет легче. Но вы же не кисейные барышни, а боевые офицеры, — вернул он мне мои же слова, — так что я на вас очень надеюсь, хотя прошу вас, Анастасия, внимательно следить за их состоянием. Ну что же, начнём? Все готовы?

Мы кивнули, и он начал. В общем, дело было так:

Давным-давно, в одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году человечество вышло в космос. И сделали это в СССР, ведь первый спутник был запущен именно нами. Сказать, что я при этих словах профессора обалдел, это ничего не сказать. Мой сорок третий и космический пятьдесят седьмой разделяло всего четырнадцать лет, и вот как, каким образом мы это сделали за столь короткое время, у меня не укладывалось в голове. Я ведь видел, что сделала с моей страной война, сколько горя она принесла, видел стёртые в ноль города и сёла, зябко ёжился при мысли, сколько всего советских людей погибло, а про сроки восстановления и не думал, прежде всего потому, что страшные цифры получались и грустное настроение одолевало. Тут от голода бы не сдохнуть, не то что о космосе мечтать.

Анастасия насторожилась, глядя на меня, профессор замолчал, ожидая её решения, а я шёпотом объяснил ей, что со мной такое и что просто это чудо затмило сейчас для меня даже наши приключения. Да и для Олега тоже, вон, посмотрите на его рожу.

— Кстати, да, — согласился со мной Александр Андреевич, посмотрев на Олега, — сроки впечатляют, особенно если учесть общий исторический контекст. Но позвольте, я продолжу…

И он продолжил. Он рассказал нам про Гагарина, и мы ещё раз удивились и погордились, про первые космические станции, про полёты на Луну и к другим планетам, и что на этом как бы всё. Ну, на то время всё. Потом был долгий перерыв в новых прорывах в космосе, связанный с общим течением истории человечества, потом сами посмотрим, полный доступ к информации он нам даст, было бы желание. И вот примерно сто пятьдесят следующих лет человечество ползало по родной Солнечной системе, даже уже не мечтая о других мирах. Ни шатко ни валко заселялся Марс, на Луне станции были, у передовых в техническом плане государств, пробовали Европу хоть немного освоить, это спутник Юпитера, но на этом, в общем-то, и всё. Ну, это если смотреть на дело, скажем так, с приключенческой, первопроходческой, мечтательной точки зрения. Потому что с научной, технической, и даже бытовой стороны мы начали использовать ближний космос таким образом и так плотно, что мы вот сейчас, Саша да Олег, даже не поймём, о чём пойдёт речь и не оценим масштабов.

Спутники, спутники, спутники, таким словом