И кстати, про Катеньку, в полотенце и без, я рассказал дяде Василию Дмитриевичу. Он меня одобрил. Улавливаете, в чём суть? Вот вернусь к ней и сделаю предложение! А если она за меня не пойдёт, так там же при ней и умру!

Самое хреновое, что я заранее знаю её ответ, и он меня не радует…

Часть третья

Баскское заклятие

…Два дня отдыха. Ей-богу, на этот раз всего два! А если быть абсолютно точным, то полтора с хвостиком, или нет, без хвостика.

Короче, пока я отрабатывал своё на конюшне, мой милейший денщик воодушевлённо расписывал в гжельской манере, синим по белому, каждому желающему, как мы завалили оборотня и какой я наипервейший характерник на весь Дон!

И ладно бы просто трепался, без задней мысли, для души, так нет, он же у нас народный поэт, ему верили! А он…

— Иловайский, хлопчик, всех вампиров топчет! С одного взгляда угадает гада! Судьбу предскажет, на вора укажет, нагадает деньжищи, корову отыщет, от болезни избавит, жениться заставит да всех одной фразой сбережёт от сглазу!

А вот теперь хоть на минуточку бегло представьте себе, какое брожение умов началось на селе после такой вот ненавязчивой рекламы? Представили? Ну вот оно и начало-ось…

Наутро к дядюшкиному крыльцу выстроилась внушительная делегация жителей Калача и трёх близлежащих сёл, с курицами, яичками, копчёными окороками, салом и пирогами. И все, все (!) требуют «Христа ради, выдать им на часок Илюшеньку, пущай уж со всем старанием людям посодействует, не забесплатно же, понимание имеем, не в лесу живём, небось уважим, чем имеем…».

— Иловайски-ий! А подать его сюда, шалопая эдакого, — генеральским голосом орал мой дядя Василий Дмитриевич, едва ли не по пояс высунувшись в окно. — Вот я ему покажу, как людям головы морочить, как звание казачье срамить, как…

— Помилосердствуй, ваше превосходительство! — падая на колени, вопило трудовое крестьянство. — Дозволь племяннику своему хоть тётке Дарье погадать, уж сорок пять лет замуж выйти не может! А дед Трифон ещё по прошлому лету в поле бутыль самогонную ведёрную закопал, всем селом без толку ищем! У Спиридоновой младшенькой кой-где свербит, так не бес ли? А у кузнеца жена тока дочек рожает, да все не в отца, может, подмогнёт чем, а?!

Дядя ругался матом и вновь требовал подать меня в любой степени прожарки, ему уже без разницы. Казаки тишком провели лошадей по двору, типа на водопой, и я, прячась за кобыльим крупом, ужом ввинтился в двери…

— Звали?

— Звал?! — Генерал Иловайский 12-й с трудом повернул в мою сторону голову и снял со лба белую мокрую тряпочку. — Ты чего ж мне тут за народные волнения устроил, сукин сын? Ты почто безобразия творишь, балбесина неудобоваримая? Ты с какого опохмелу мне весь полк в балаган цыганский превращаешь, фокусник недоделанный?!!

— Да я-то при чём? Они сами пришли! Мне что, папаху на глаза надвинуть, чтоб не признали?!

— Да хоть паранджу турецкую нацепи! — праведно взорвался дядя. — Сей же час на улицу выйдешь и скажешь всем, что нет в тебе никакого дарования, что на замужество гадать не умеешь, что пропажи отыскивать не обучен и чтоб все по домам шли, а о чудесах Богу молились!

— Со всем моим удовольствием, — от всей души поклонился я. — И кстати, вам бы вечор из хаты не выходить — дождь будет, трубку курительную не ищите — она за оттоманку упала, полковой писарь водку ночами глушит, а депеша о награждении вас золотой табакеркой от государя императора прибудет с минуты на минуту…

Оттарабанив вышеуказанный текст, я на мгновение даже стушевался, потому что и сам ни за что бы не смог объяснить, с чего всё это стрельнуло в мою бедную голову. Но раз прикусить язык вовремя не успел, то лучше честно дождаться разноса.

— Издеваешься, значит. — Дядя медленно встал, демонстративно, одной могучей рукой взметнул оттоманку к потолку и… замер. Резная трубка с длинным пожелтевшим чубуком из слоновой кости валялась на полу.

Я тихо выдохнул…

— Откуда узнал?

— Само в уме проявилось.

— Чуднóе дело. — Дядя поднял трубку, повертел её в руках и задумчиво уставился на меня. — Что ж, испытаем тебя, хлопчик. Вот ежели через пять минуточек курьер с подарком царским не появится, быть тебе поротому! А если…

— Василий Дмитриевич, туточки гонец до вас! — радостно доложил ординарец, распахивая двери.

— Зови, — разом осипшим голосом попросил наш генерал.

В горницу величаво шагнул высокий офицер курьерской службы.

— Ваше превосходительство, уполномочен передать вам лично ценную бандероль от его императорского величества!

— Премного благодарен… Простите, что встречаю не при полном мундире, но… Да вы присаживайтесь, я вот сейчас велю самовар поставить, или водочки с дороги?

— Не откажусь, — охотно кивнул офицер, вытаскивая из-под плаща небольшой бумажный свёрток, перевязанный голубыми лентами и запечатанный сургучом с царскими орлами.

— А-а… что там? — как бы невзначай спросил дядюшка, косясь в мою сторону.

— Вообще-то нам об этом знать не положено, — тонко улыбнулся в усы посыльный и доверительным тоном добавил: — Думаю, там табакерка, из червонного золота, с эмалями и вензелем. Мы уже четыре таких развезли, как знак высочайшего благоволения…

— Ну да, ну да, такая честь, — совершенно потерянно пробормотал дядя и, вновь обратив ко мне взор, обиженно рявкнул: — А ты чего тут застрял, хорунжий? Марш службу исполнять!

— Да как же, ваше превосходительство, — невинно вытаращился я. — Стало быть, порки сегодня не будет?!

— Какой порки? — не понял офицер.

— Пошёл вон, Иловайский…

— Да на конюшне же, плетьми, как обещалися, — с самым скорбным лицом пожаловался я курьеру. — У нас ведь начальство строгое, чуть что не так, ложись на лавку да заголяй задниц…

— О-оу?! — чуть покраснел посыльный, а дядя, едва не скрипя зубами, не погнушался самостоятельно вытолкать меня взашей:

— Вон! Сгинь с глаз моих, язва желудочная! Орёт тут на всю ивановскую, позорит меня перед государевым человеком…

— А порка как же?

— Пошёл во-о-о-он!!!

— В смысле зайти через часок или подождать вас на конюшне? — смиренно полюбопытствовал я. И кстати, очень вовремя успел выкатиться за дверь, не дожидаясь, пока в мою голову полетит бандероль с царским подарком.

Уф! Первые две минуты я даже успел погордиться очередной маленькой победой. Всегда греет душу, когда в споре старшего и младшего