Я протянул руку к оставшейся половинке луковицы. Иваныч к луку равнодушен, а Баир толком и не ест.

— Он в Москву ко мне в сорок шестом заезжал. Прощался. Сказать, конечно, не мог ничего, но я и так все понял. Сейчас он где-то там должен быть.

Я неопределенно показываю рукой на открытую дверь.

* * *

Закусывая «шило» ядреной хрустящей луковицей, Виктор Черкасов не знал, что его боевой побратим Луис Вилар в это время готовился к бою. Бою, который должен был стать последним в его жизни.

Никто из них не мог знать, что за океаном в очередной раз рассматривался вопрос о применении ядерного оружия.

Еще прежний командующий американской группировкой в Корее генерал Макартур предъявил 25 марта 1951 года ультиматум командующему китайскими войсками. В случае отказа речь шла о ядерном ударе по советским и китайским войскам. Но генерала Макартура, не сумевшего добиться быстрой победы, сменил генерал Риджуэй, а за дело взялся сам президент Гарри Трумэн. Он поручил Объединенному комитету начальников штабов рассмотреть вопрос нанесения ядерных ударов по территории СССР. Гарри был суров и серьезно настроен на победу. И, видимо, не зря. Он хорошо помнил, как четыре года назад вызвал русского посла Громыко в Белый дом.

— Мистер Громыко, ваши войска должны уйти из северного Ирана, где они находятся с сорок первого года. Срок вам — сорок восемь часов. В случае отказа у вас будет много Хиросим. — Улыбаясь, Трумэн посмотрел прямо в глаза побледневшего русского [143].

Тогда Советы проглотили пилюлю и убрались из Ирана за двадцать четыре часа. Правильно. Нечего им делать возле нефтяных месторождений.

Но Гарри Трумэн не знал, что тогда в Кремле поняли, что слабость страны лишь подтолкнет агрессора к дальнейшим действиям. И стали готовить возможный ответ. Готовило ответ Управление генерала Судоплатова.

А сейчас в США операция планировалась на основе ранее разработанного плана «Тройан». В Корее целями были не только гидроэлектростанция на реке Ялуцзян и Аньдунский мост. В атомном пекле должны были сгореть ненавистные русские с их проклятыми МиГ-15, РЛС и зенитками.

Принятие решения зловеще повисло в вашингтонской тяжелой атмосфере.

В эти дни, когда генералы Пентагона сутками проводили время у оперативных карт, а конгрессмены все громче призывали окончательно выжечь скверну коммунизма, аргентинский бизнесмен, ведущий бизнес в Мексике, Энрике Рамирес вылетел в США.

Самолет из Мехико приземлился в одном из аэропортов Восточного побережья. Энрике интересовал опыт американских фермеров по улучшению мясной породы коров. Пройдя таможенный контроль и получив отметку в паспорте о въезде в страну, Энрике неторопливой походкой серьезного бизнесмена, знающего себе цену, направился к стоянке такси.

Сегодня был понедельник, а в субботу вечером, слушая радиоприемник, Энрике в перерыве между фривольными песенками услышал прогноз погоды. Речь шла о скорости ветра, ожидаемом дожде, а также упоминалась река Рио-Гранде [144].

После этого бизнесмен поднял трубку телефона. Своему управляющему он сообщил, что срочно вылетает в Штаты. Тот не удивился. Босс периодически бывал там, заключая контракты о поставке свежего мяса на трансатлантические лайнеры.

— Пожалуйста, мистер, — с улыбкой произнес по-английски таксист в клетчатой рубахе и ковбойской шляпе, открывая дверь синего «Форда». Чемодан бизнесмена он положил в багажник.

Когда захлопнулась дверца машины, бизнесмен Рамирес почувствовал, что он снова становится «Русо Испано» Луисом Виларом. Еще он понял, почему ему не сообщили пароль. С этим парнем, сидевшим за рулем, типичным представителем южных штатов, Луис вырос в одном детском доме. После школы они вместе работали на заводе и даже ухаживали за одной девчонкой. Кажется, ее звали Верой. В сорок первом их в числе очень немногих отобрали в военкомате в ОМСБОН. Помогли значки ГТО и спортивные разряды. Еще Луис вспомнил, что родом этот парень из Малаги и зовут его Хуан. В отряде «Гвадалахара» про него говорили, что он гений подрывного дела. Их пути разошлись в начале сорок третьего. Его, Луиса, перевели в отряд подводных диверсантов, а Хуана чуть раньше послали на какие-то специальные курсы подрывников.

Минут пять, пока прогревался двигатель, они молчали. Наконец, машина тронулась.

— Слушай внимательно, амиго [145], теперь я твой непосредственный начальник.

Луис сразу даже и не понял, что Хуан говорит по-русски. Он уже отвык от этого языка.

— Из центра получен приказ приготовиться. Поэтому не только тебя выдернули.

Хуан замолчал, переключая передачу.

— К чему приготовиться? — не выдержал Луис.

— Погоди, не лезь поперед батьки в пекло, приедем на место, все узнаешь.

По тому, как это было сказано, и то, что сказано это было по-русски, Луис понял — произошло что-то очень серьезное.

Этим «чем-то» была полученная советской разведкой информация о сборке ядерных зарядов в одном из арсеналов и отправке их в порты на Западном побережье.

Сам арсенал находился в пустынном районе одного из штатов Дальнего Запада.

Отсюда в августе сорок пятого были отправлены бомбы «Толстяк» и «Малыш», уничтожившие Хиросиму и Нагасаки.

В это самое время на другом континенте в Подмосковье оперативно-разыскная группа одного из управлений МГБ вышла на след агента американской разведки. Взяли его в лесу под Подольском.

Старший лейтенант Пинкевич прямо тут же допрашивал захваченного. Как говорится, ковал железо, пока горячо.

Бывший шарфюрер дивизии СС «Галичина» и не думал отпираться. Рассказал, что был выброшен с парашютом в районе Львова, а самолет взлетел с базы ЦРУ в Греции. Что на родной Галичине его встретили бывшие сослуживцы. И вскоре с подлинными документами убитого бандеровцами инженера он выехал в Москву. Здесь, в лесу, оборудовал схрон, где спрятал радиостанцию. Два раза успел выйти в эфир — из-под Серпухова и отсюда.

Морщась от боли в простреленной правой руке, бывший эсэсман подробно рассказал о полученном задании. Оно было довольно необычным:

— Определить, где в городах южнее Москвы больше всего металлических крыш. Вот и все, гражданин начальник. Я ж ничего плохого не сделал. И к советской власти я со всей душой. А они меня заставили, эти американцы.

Задание означало, что угроза ядерной войны вплотную нависла над многострадальной Россией.

Отражающая поверхность металлических крыш была очень важна для радиолокационных прицелов стратегических бомбардировщиков ВВС США.

* * *

Они уже двое суток ехали без остановок. Когда на автостраде за руль садился Луис, Хуан мгновенно засыпал на заднем сиденье.

Два раза они останавливались в маленьких городках, чтобы поесть. Почти в каждом городке на главной площади стоит памятник солдату времен Гражданской войны Севера и Юга.

Часов через сорок пути в придорожном ресторанчике возле такого памятника официантка, она же жена хозяина, принесла им сэндвич с жареной свининой.

А в восточных штатах в придорожных кафе предлагают хот-дог. Почему там сосиски называются горячей собакой, Луис так и не понял.

Подкрепившись барбекю, на выезде из городка, его название Луис так и не узнал, на обочине они увидели парня их лет. Ничего примечательного: смуглое лицо с закрученными усами. На голове мексиканское сомбреро. Типичный пеон [146] с фермы. Увидев их машину, парень поднял большой палец правой руки [147]. Хуан остановился.

В машине Хуан обменялся с незнакомцем крепким рукопожатием.

Проехали еще часов пять по грунтовой дороге, по прерии.

Уже стемнело, когда они подъехали к ферме, огражденной большим забором.

За оградой была обстановка партизанского лагеря. Луису показалось, что остановилось время и он вернулся в свое прошлое. Год этак в сорок третий.

На ранчо их было пятнадцать человек. Четырнадцать мужчин и одна женщина. Все примерно одного возраста — от тридцати до тридцати пяти лет. Говорили на двух языках — русском и испанском. Командовал отрядом Джон, так, по крайней мере, его называли. Крепкий, представительный мужчина лет тридцати пяти. Его жену, привлекательную брюнетку, звали Долорес [148].

Когда Хуан, а здесь его звали Хосе, доложил о прибытии его подгруппы, Луис встретился с Джоном глазами. Тот чуть заметно покачал головой и сказал по-испански:

— Отдыхайте, Долорес вас покормит.

Укладываясь спать после ужина, Луис вспомнил времена, когда Джон уже был его командиром. Только звали его