Шрифт:
Закладка:
Но недолго продлится торжество буржуазии и ее прихвостней! За моря крови, за все пытки и муки они ответят сторицей перед судом рабочих и крестьян очень скоро! Гораздо скорее, чем они могут ожидать.
Вечная память мученикам!
Проклятия убийцам!
Долой правительство палачей!
Красноярский комитет коммунистов
(большевиков)».
Слышно было, к дому губернского комиссара подошел автомобиль. Прокурор Лаппо выглянул в окно.
– Управляющий губернией приехал с кем-то, – сообщил он, присмотревшись, уточнил: – Коротковский. А ему-то что здесь нужно?
Лаппо моментально убрал пистолет в кобуру, вернул листовку Каргаполову и предупредил комиссара:
– Не спешите, Сергей Сергеевич, Борис Геннадьевич терпеть не может недоказуемых арестов. Надо хорошо аргументировать. Я вас полностью поддерживаю в данной операции; но надо говорить спокойно, убедительно.
– Мы должны действовать решительно, в конце концов. Вы же прокурор! – взвизгнул Каргаполов.
– Разумеется, Сергей Сергеевич, – басил Лаппо, чувствуя себя не вполне уверенным. – Вы имеете главные доказательства: письмо генерала Новокрещинова, показания сотника Бологова, есаула Потылицына и мещанина Подшивалова.
– Есть еще особый свидетель, – напомнил Каргаполов. – Член полкового комитета сводного Сибирского полка старший урядник Сазонов! Ну а главные доказательства мы получим в ближайшие три дня.
Ной тылом руки вытер вспотевший лоб. Так вот кто еще выступает свидетелем его разоблачения! Вихлючий комитетчик Сазонов! У жирной свиньи нету никаких других доказательств. И он, Каргаполов, с прокурором Лаппо будут вытягивать нужные показания из самого Ноя и Евдокии Елизаровны, Дуня, понятно, не сдержит страшных пыток и может подписать любые протоколы…
V
Тем временем управляющий губернией Ляпунов и подполковник Коротковский прибыли в контрразведку по чрезвычайному делу: только что получен пакет из Омска. Постановлением управляющего военными делами Сибирского правительства и решением кабинета министров подполковник Каргаполов снят с должности губернского комиссара.
Коротковский назначен губернским комиссаром. Сам полковник Ляпунов назначен начальником гарнизона, а на его место утвержден Троицкий.
Поднимаясь по лестнице, застланной ковровой дорожкой, Ляпунов сказал:
– Все это как гром с ясного неба. Здорово же разделался с ним капитан. Уму непостижимо! Считаю, что вовремя убрали эту сволочь, в конце концов.
Коротковский закурил папиросу и угостил Ляпунова.
– Одного не понимаю: где капитан мог достать документы жандармских архивов по Петербургу. Он вам ничего не говорил, Борис Геннадьевич?
– Такие люди, Григорий Пантелеймонович, как капитан Ухоздвигов, для меня абракадабра! Доктор Прутов сказал, что в следственную комиссию капитан доставил бывшего жандармского шпика, протодиакона собора Пискунова, а документы жандармских архивов капитан изъял на квартире у самого Каргаполова, когда тот двое суток сидел в тюрьме.
– Но, Борис Геннадьевич, почему капитан в вагоне Гайды настоял оставить губернским комиссаром Каргаполова?
– Тут ларчик просто открывается, – ответил Ляпунов. – Очевидно, Кирилл Иннокентьевич готовился уничтожить его на уровне правительства. Ну а относительно меня постарался, понятно, сам доктор Прутов. Адвокат Троицкий для него во всех отношениях фигура более подходящая для управляющего губернией.
Покурив на лестнице, полковники вошли в обширную приемную, где застали офицеров, трех казаков и в уединении, в углу на стуле – Евдокию Елизаровну Юскову, ту самую…
Дуня не растерялась и на этот раз.
– Господин полковник, – обратилась она к Ляпунову. – За-ра-ди бога, спасите! Арестовал меня господин комиссар как агента ВЧК. Да разве я зналась с ВЧК?
– Успокойтесь, госпожа Юскова, разберемся, – ответил Дуне Ляпунов и первым прошел в кабинет за двойными дверями, за ним – Коротковский.
Каргаполов носился по кабинету пузом вперед, приземистый, толстоногий, раскрасневшийся и до невозможности воинственный. Увидев Ляпунова и Коротковского, без всякой подготовки шарахнул:
– В моем комиссариате заговор раскрыт! Заговор! Мною и прокурором приняты экстренные меры! Схвачен один из главных агентов резидента ВЧК! Вот он, полюбуйтесь! – показал он на хорунжего Лебедя. – Полностью раскололся, сволочь!
– Враки то! – отмел Ной. – Сами придумали резидента и агентов и господ полковников пужаете!
– Мооолчаать, красная шкура! – взвыл Каргаполов, помятуя о главном: запугать до икоты управляющего губернией. Чем больше нагнать на него страху, тем вернее заполучить право провести следствие как бог на душу положит.
Но полковник Ляпунов не испугался на этот раз.
– Господин Каргаполов, – спокойно начал он. – Мы прибыли к вам для выполнения чрезвычайного решения правительства и уполномочены зачитать приказ военного министра Гришина-Алмазова.
Каргаполов повернулся к прапорщику:
– Приказываю: под усиленным конвоем увести в тюрьму арестованного хорунжего Лебедя, агента ВЧК, его сообщников Юскову и Хвостова. Каждого из них водворить в одиночные камеры!
– Приказ отменяю! – круто оборвал Ляпунов.
– Прошу не вмешиваться в сферу моей деятельности, – вздулся Каргаполов.
– Успокойтесь, господин Каргаполов. С сего дня вы сняты с должности губернского комиссара и лишены звания подполковника, – объявил Ляпунов, раскрывая папку. – Имеется на этот счет указание кабинета министров правительства. Мы вас ознакомим. – И зачитал приказ.
Каргаполов на некоторое время онемел, тупо уставившись на Ляпунова. Он снят с должности?! Лишен звания подполковника?! Быть того не может!
– Господин прокурор, – сурово спросил Ляпунов у Лаппо, – как вы могли допустить подобный произвол в комиссариате?
Огромный Лаппо поднялся, отошел от стола, поспешно ретировался:
– У губернского комиссара имелись изобличающие документы на хорунжего Лебедя, и я как прокурор…
– Вы помогали Каргаполову «добыть» эти данные? Мы вынуждены будем поставить об этом в известность министра юстиции, господин Лаппо. Освободите сейчас же госпожу Юскову!
Штабс-капитан Хвостов обратился к Ляпунову с жалобой на распоясавшегося Каргаполова и попросил передать его офицерскому суду чести за оскорбления.
– Успокойтесь, князь. Приказом военного министра вы произведены в подполковники и назначены начальником политического отдела. Губернским комиссаром утвержден Григорий Пантелеймонович Коротковский.
Поверженный Каргаполов едва доплелся до кресла и не сел, а плюхнулся на него, осовело уставившись на Ляпунова и Коротковского. Он, Каргаполов, уничтожен! Уничтожен!
– Сдайте оружие, господин Каргаполов, – приказал Ляпунов.
Коротковский и Хвостов зашли с двух сторон и без единого слова взяли из ящика стола пистолет и отстегнули от пояса наган, да еще из кармана брюк вытащили пачку денег, неизвестно как перекочевавшую туда из стола. Каргаполов схватил Хвостова за руку:
– Не смейте!
– Это что, те деньги, которые вы обещали есаулу Потылицыну за намеченные вами жертвы? – спросил Хвостов. И к Ляпунову: – Господин полковник, как стало известно, Каргаполов обещал есаулу Потылицыну по пятьсот рублей за голову каждого убитого при этапировании. Было намечено уничтожить семнадцать арестованных. Убито одиннадцать, тридцать в тяжелом состоянии.
– Ложь! Ложь! Инсинуации! – завизжал Каргаполов. – Кровавую расправу спровоцировал хорунжий Лебедь, вот эта сволочь! Чтобы вызвать недовольство народа.
– Хватит, Каргаполов! – остановил Ляпунов. – Натворили вы дел. И не только сегодня, но и девятнадцатого июня. С сего дня вы будете находиться под домашним арестом.
Каргаполов обмяк в кресле, ссутулился, уставившись взглядом в пустой ящик стола. Повержен и уничтожен!
– Вы еще пожалеете, господа! Пожалеете! – бормотал он, покачивая лысой головой. – Убит протодиакон собора! Если бы он не был убит!
– Протодиакон Пискунов? – спросил Ляпунов. – Не беспокойтесь, протодиакон жив и давал показания следственной комиссии в Омске по расследованию вашей деятельности в жандармерии Красноярска и Петербурга за девятьсот третий – шестнадцатый годы. Документы жандармских архивов предоставлены следственной комиссии капитаном Ухоздвиговым.
– Он меня ограбил, ограбил, – беспомощно бормотал Каргаполов. – Зарезал, зарезал, подлый предатель отечества! Еще во Франции он продал Россию. Это мне совершенно точно известно, господа! Дайте мне три дня! Всего три дня, и я раскрою всю сеть! Это могу сделать только я!
Хорунжий, не принимавший участия в разговоре, тихо вышел из-за стола, спросил: может ли он считать себя свободным.
– Безусловно! – разрешил Ляпунов. – Но прошу не разглашать о том, что здесь произошло. Возьмите, пожалуйста, свое оружие и документы.
– А деньги?
– Конечно, и деньги.
– Вы пожалеете, господа! Попомните меня! Попомните! Только я мог
