Шрифт:
Закладка:
Но даже если город пользовался свободой от налогов и в нем не было гарнизона, невозможно, чтобы его дела не привлекли внимание правителей данного региона или чтобы, когда они его привлекли, город продолжал бы действовать бесконтрольно. Действительно, при Александре представители царской власти в провинциях самого царства, сатрапы, не получили никакой регулярной власти в греческих городах, за исключением таких особых случаев, как в Аспенде[196]. Однако самого царя постоянно побуждали вмешаться: «царские рескрипты»[197], как грубые реалии, должны были вторгаться в мечту о независимости. Даже при самом учреждении свободы и демократии в Эфесе (334 до н. э.) Александр повелел, как потратить те деньги, которые раньше взимались как дань двору, и он был вынужден личным вмешательством сдержать яростные излишества восстановленных во власти демократов[198], показав с самого начала всем, у кого были глаза, насколько пустой при таких обстоятельствах является претензия на независимость. До конца своего правления он опубликовал знаменитый олимпийский эдикт, повелевая городам в греческом мире везде вернуть своих изгнанников[199]. Это значило вмешаться в жизненную суть всех городов – опрокинуть власть городского правительства в его самой интимной сфере, в глазах всего мира свести к нулю сам принцип автономии. Таким образом, грубо обнажился реальный факт македонской власти, который был прикрыт столькими пристойными политическими выдумками.
Однако, несмотря на все эти расхождения с совершенным идеалом автономии, у греческих городов Азии с устранением персидского ярма началась более богатая и энергичная жизнь. Сам царь стал их усердным покровителем во всех сферах, которые не нарушали его авторитета, и начались общественные работы в более широких масштабах, чем позволяли бы ресурсы отдельных городов. В Клазоменах тот остров, на который жители перенесли свой город из страха перед персами, Александр связал с большой землей перешейком[200] длиной в четверть мили[201]. Однако соседний мыс Мимас с городом Эрифры он решил сделать островом – операция, которая поставила бы Эрифры в более выгодное положение для прибрежной торговли; к несчастью, эта работа после ее начала оказалась неосуществимой[202]. Характер Александра был таков, что он был особенно чувствителен к историческим или легендарным ассоциациям, и царь обращал свой особый интерес к местам, освященным великим прошлым. В Малой Азии он не стал размещать в варварских регионах новые греческие города, как он сделал на более дальнем Востоке[203], но уделил большое внимание старым городам на греческом побережье. Превыше всего его воображение было воспламенено идеей сделать гомеровский Илион снова великим и блистательным. Он уже нашел на кургане близ побережья (современный Гиссарлык) старый храм Афины, вокруг которого сгрудился небольшой городок или деревня, заселенная людьми, говорившими по-гречески. Деревня претендовала на то, что является той самой Троей из эпоса[204]. Здесь простодушный путешественник мог лицезреть алтарь Зевса Геркея, у подножия которого был убит Приам, и щиты, побитые в Троянской войне, которые висели на стенах храма. С такой легендой храм долго пользовался престижем среди греков. Ксеркс, проходя этим путем, принес тут жертву с большой торжественностью[205]. Греческие полководцы также последовали его примеру[206]. Храм, согласно Страбону, внешне был маленьким и жалким[207]; перед ним валялась статуя филэллина Ариобарзана[208]. Александр не мог не посетить это историческое место и не принести жертвы, когда он впервые вступил в Азию[209]. После Граника он снова приехал сюда и обогатил храм несколькими новыми вкладами. Он заявил, что отныне Илион уже не деревня, но эллинский город с полными правами; и, чтобы факты соответствовали его желаниям, он повелел царским чиновникам создать некую основу для города, построив здания соответствующего масштаба. И снова после уничтожения Персидской державы Александр пишет в Илион с новыми обещаниями того, что он хочет сделать для города и храма[210]. Его внезапная смерть оставила ему время лишь на великолепные намерения. Среди официальных документов, которые были обнародованы после его кончины, был проект превратить храм Афины в Илионе в нечто превосходящее чудеса Египта и Вавилона[211].
Распространить привилегии греческих храмов, внести свой вклад в их расширение, украшение и поддержание в рабочем состоянии, наполнить их сокровищницы драгоценными сосудами – все это не только демонстрировало благочестие, но и было для царя, у которого было больше ресурсов, чем у любого частного лица, возможностью продемонстрировать свою полезность греческим городам, не теряя достоинства короны. Почести, оказанные городскому храму, касались не только чести, но и карманов горожан. Престиж и блеск городского храма привлекали молящихся и посетителей: благодаря им праздники были многолюдны, торговля росла и в город текли деньги[212]. Все эти мотивы подвигали Александра к тому, чтобы посвятить себя прославлению эллинских храмов и привлечь внимание греков к своим действиям. Согласно истории, которую рассказывает Страбон (основываясь на Артемидоре), Александр предложил эфесцам взять на себя все расходы по реставрации храма, былые и текущие (он сгорел в день рождения Александра)[213], если он сможет написать свое имя как посвятивший новое строение, – условие, на которое эфесцы пойти не могли[214]. Надпись, найденная в Приене, является свидетельством как щедрости Александра к храму Афины Полиады в этом городе, так и того, что горожане оказались более сговорчивыми, чем эфесцы, – ибо Александр фигурирует тут как единственный посвятитель[215].
Под солнцем благодеяний нового Великого Царя, с ростом торговли после македонского завоевания греческие города Азии ждал новый расцвет. Праздники, которые являлись такой важной частью жизни греческого горожанина и отражали материальное благосостояние, стали отмечаться с новым рвением. Великий религиозный союз двенадцати ионийских городов во времена персидского владычества сократился до союза всего лишь девяти городов, и им пришлось перенести свое собрание и праздник из Панониона на мысе Микале в более
