Шрифт:
Закладка:
Волна громких аплодисментов и восторженных выкриков прокатилась по саду. Коллеги плотным кольцом обступили ученых, отовсюду сыпались поздравления, мелькали вспышки фотокамер:
– В будущем ваши открытия встанут в один ряд с самыми гениальными свершениями за всю историю мира, – произнес в толпе чей-то голос.
Глаза старого профессора наполнились слезами, и он почувствовал, что слава, о которой он мечтал все эти годы разочарований и бессонных ночей, проведенных в лаборатории, наконец, пришла к нему, и теперь уже никто ее не отнимет.
Сабина стояла на берегу озера под раскидистыми ивами, любовалась цветущими кувшинками, слушала неугомонное щебетание ласточек, временами мечтательно взглядывая на небо. Она радовалась началу новой жизни, возрождению природы. Была какая-то непривычная дерзость в ее движениях, в манере откидывать назад волосы, ласкаемые легким ветерком. На дороге в розовой полоске заката показалась высокая фигура Мейраля; медленно, неуверенным шагом он шел ей навстречу.
– Еще несколько недель и мы перестанем так чувствовать друг друга! – приблизившись, печально произнес Жорж.
– Становится очень грустно, когда я об этом думаю, – ответила Сабина. – Мне кажется, что я останусь совсем одна!
Она опустила глаза и прошептала:
– Я уже успела полюбить эту таинственную силу, которая связала нас вместе!
– Правда, и вы тоже? Не поверите, как мне жаль было наблюдать, как пропадают одна за другой хрупкие ниточки между нами. Я словно ощущал трепет агонии ТОГО, с КЕМ мы сосуществовали все это время: у меня кровь стыла в жилах!
– Я это знала! Я разделяла все ваши страдания!
Наступила долгая томительная пауза. Она смотрела Мейралю прямо в глаза. Их сердца учащенно бились.
И вдруг она заговорила опять, ее нежный голосок звучал как-то робко, приглушенно, речь казалась немного порывистой:
– А еще я знаю, почему вы пришли сюда.
– Сабина! – Жорж внутренне вздрогнул. – Я уже смирился со своей участью. Сжальтесь надо мной, не дарите мне напрасных надежд: пробуждение окажется слишком тяжелым!
Она колебалась лишь долю секунды, затем собралась с силами и сказала:
– Я вверяю себя вашим заботам.
– Ах! – радостно воскликнул Мейраль, но тут же тень сомнения омрачила его лицо. – Не заставляйте меня вновь строить планы, если вы не любите меня…
Молодая женщина улыбнулась ему в ответ очаровательной лукавой улыбкой. Жорж глубоко вздохнул, склонился к ее лицу и произнес надтреснутым от волнения голосом:
– Так это правда? Вы не обманываете себя… это не из жалости ко мне? Мне не нужна жалость, Сабина.
Спокойная, она взяла его за руку и тихо сказала:
– Мне кажется, я буду счастлива!
Внезапно все прошлое словно скрыла густая пелена, а настоящее и будущее, и вся жизнь – все заключалось теперь для него в этих кратких мгновениях счастья. И когда тонкая пушистая прядь светлых волос коснулась его щеки, Мейраль понял, что судьба его решена.
Ревекка Шторм ожидала духов. Слегка прикасаясь к золотой вставочке, она держала карандаш наготове на листке серовато-зеленой бумаги. Но духи не являлись.
– Я плохой медиум, – вздохнула она.
У Ревекки Шторм было лицо библейского дромадера и волосы, почти как его же песочного цвета шерсть. Глаза ее были мечтательны, но рот, вооруженный зубами гиены, способными раздробить до самого мозга кость, свидетельствовал о реалистическом противовесе.
– Или же я недостойна? Чем-нибудь провинилась? Это опасение ее очень встревожило.
– Но не философы же выдумали такую чушь? – воскликнула тетя Ревекка.
– Именно философы, тетушка.
– Тогда их нужно заключить в дом умалишенных.
Официант подал для тетки яичницу с копченым свиным салом, а для Гертона, не любившего яиц, жареное мясо и две небольшие сосиски. На сверкающей белизной скатерти были разбросаны, как островки: чайник, горячие мягкие булочки, свежее масло…
Три собеседника ели с религиозной сосредоточенностью. Гертон расправлялся с последним ломтиком жаркого, когда была подана корреспонденция, состоявшая из нескольких писем, телеграммы и газет. Тетка овладела двумя письмами и газетой под названием «Тhe Сhurch» («Церковь»), Гертон взял «New York Times», «Ваltimor Mail», «Washington Post» и «New York Herald».
Но прежде он распечатал телеграмму и с легкой усмешкой, смысл которой трудно было понять, сказал:
– Нас готовятся навестить французские племянник и племянница.
– Они приводят меня в содрогание, – заметила тетка.
– Моника обворожительна! – заявила Мюриэль.
– Как оборотень, принявший вид молодой девушки, – возразила Ревекка. – Я не могу видеть ее, не испытывая какого-то порочного удовольствия. Это искушение.
– В ваших словах есть доля правды, тетушка, – согласился Айронкестль, – но поверьте, что если ум Моники легковесен, как пробковый поплавок, добрая доза свинца – лояльности и чести – держит его в равновесии.
Из конверта с маркой Гондокоро он извлек второй конверт, грязный, весь в пятнах, со следами присохших лапок и крыльев раздавленных насекомых.
– А это, – сказал он с чем-то вроде благоговения, – это от нашего друга Самуэля… Я вдыхаю запах пустыни, леса и болота.
Бережно распечатал он пакет; лицо его потемнело. Чтение продолжалось. По временам Гертон начинал тяжело дышать, почти задыхался.
– Вот, – наконец сказал он, – приключение, которое превосходит все то, что я считал возможным на этой гнусной планете.
– Гнусной? – возмутилась тетушка. – Божье творенье!
– Разве в Писании не сказано: «И пожалел Господь, что сотворил человека на земле, и опечалился Он в сердце своем?…»
Ревекка, подняв бесцветную бровь, занялась своим черным чаем. А охваченная любопытством Мюриэль спросила:
– Какое же приключение, отец?
– И будете вы, как Боги, знающие добро и зло!.. – лукаво подзадоривал Айронкестль. – Но я знаю, Мюриэль, что ты сохранишь секрет, если я возьму с тебя слово. Ты обещаешь?
– Беру Бога в свидетели! – произнесла Мюриэль.
– А вы, тетя?
– Я не призываю Его имени всуе. Я говорю: да!
– Ваше слово ценнее всех жемчужин океана. Гертон, привыкший сдерживать волнение, был возбужден более, чем позволяло видеть его лицо.
– Вы знаете, что Самуэль Дарнлей отправился на поиски новых растений, в надежде пополнить данными свою теорию круговых превращений. Объехав много страшных мест, он достиг земли, не исследованной не только европейцами, но ни одним живым существом. Оттуда именно он и прислал мне вот это письмо.
