— Ну с-с-суки! — Не выдержал Андрей.

— Так погиб Коля Корзун, лучший механик-водитель нашей роты. Теперь от нее остались ты ротный, да я…

— А дальше что было?

— Немецкий оператор, зная, что я танкист, подошел и спросил, сколько человек в экипаже стоящего на площади Т-28. Я объяснил, что шесть. Нас пленных оставалось семь человек, и немцы отобрали шестерых. Мы уже готовились к худшему, видя, что произошло с Костей, но немец пообещал нам, что сохранит наши жизни. Нас заставили забраться в танк, потом немцы облили его бензином и подожгли. Мы выскочили из него и подняли руки, а немец-кинооператор снимал нас.

После этих слов, у меня появилось понимание когда зародилась на западе традиция информационной войны. Ведь через полвека после окончания ВОВ, когда выживших ветеранов практически не останется в живых, то будущие поколения будут судить о ней, по таким вот постановочным и лживым роликам! И еще моя память извлекла из своих глубин, что в вермахте были специальные подразделения, которые и занимались главным образом такими вещами и назывались они ротами пропаганды.Вот пропагандоны! А ведь мы сейчас, как и в будущем отстаем от немцев в ведении этой самой информационной войны! Тем временем Яков продолжил свой рассказ:

— Потом он ещеснимал, как ездит и стреляет их тяжелый танк, а после нас загнали в школьный класс. Вшколе немцы решили устроить госпиталь.И вскоре к нейстали подходить немецкие машины и мотоциклы с ранеными и нас загнали в подвал кочегарки. Раненых было много, поэтомупришел немецкий солдат и отобрал шестерых самых крепких. Нас заставили таскать немецких раненых. Мы таскали немцев, и эта работа доставляла нам удовольствие. Мы поняли, что где-то наши оказывают упорное сопротивление. К ночи нас снова загнали в подвал, навесили замок и даже не выставили часовых. Они были уверены в своей скорой победе и считали, что у пленных даже и в мыслях не будет устраивать побег. Вверху подвала было отверстие для бункеровки угля. Но до него невозможно было дотянуться. Тогда мы стали перетаскивать в это место уголь, сваленный в углу подвала. Перетаскивали всю ночь, стараясь при этом не шуметь, а под утро я встал на эту кучуугля, а мне на плечи встал самый худенький боец. Он дотянулся до отверстия и смогвылезтинаружу, а уже через минуту открыл подвал.Прихватив пару ломов, которые немцы не додумались убрать из подвала, вышливо двор, но, куда идти, не знали. Стоял сильный туман. Я увидел стоящую около угла школынашу бэтэшку, на которой сегодня катались по площади немцы. Как я желал, чтобы она была с топливоми запустилась. Мы потихоньку пробрались к машине и я сел за еерычаги. Кто-то из ребятнеосторожно загремел и немецкий часовой, охранявший стоящие во дворе машины, насторожился и двинулся в нашу сторону к танку. Он только подошел к машине, как один из красноармейцевударил его ломом по голове. Нам повезло, немец был без каски и он без звука, мешком свалился на землю. Теперь нам нельзя было попадать немцам в руки. Нас однозначно ждал расстрел. Закинув его на моторное отделение и привязав по быстрому проволокой, что бы не свалился мы забрались в танк. Мои руки дрожали от нетерпения, когда я нажимал на стартер, и машина меня не подвела. Дизель заработал ровно и отпустив педаль главного фрикциона, ударил танком машину, стоявшую передо мной. По пути к выезду я раздавил ещё парочку мотоциклов. Немцы начали выскакивать из школы. Поднялась тревога. Но я придавил «газ» и машины растворилась в утреннем тумане. Погони за нами не было.

—Повезло вам, — высказался Андрей.

—Думаю, что не сразу обнаружив пропажу часового, немецкий командир решил замять это проишествие.

— Но все равно его хватятся, — возразил Мандрыкин.

— Конечно хватятся, но когда это вскроется, то перед командиром станет дилемма: если он доложит о пропаже солдата, то с него спросят почему сразу не доложил о проишествии и не оранизовал преследование. Так что замнут фрицы это дело, а солдата уже внесли в боевые потери за сегодня, — явно со знанием дела произннес дед Павел, — а как дальше было?

— Когда туман начал рассеиваться, мысвернули в лесок у дороги. Когда вылезли из танка, то обнаружили что немцы успели наненси на броню свою свастику. Думали сначала ее замазать, но в этот момент увидили как по дороге, с которой мы свернули в лес, движется колонна противника, и в ней пара таких же БТ со свастикой. Ну я и сменул, что так можно до своих добраться. Сняли гусеницы, поставили руль, форму с убитого нами немца одел один из пехотных...

— А документы его где?

— У меня. — Шохер достал из своего внутреннего кармана зольдбух, и передал мне. Ефрейтор был из 25-й танковго полка 7-й танковой дивизии.

— Ты продолжай, сынок... — Нечаевне давал Яше отклоняться от темы.

Как я понял, он сейчас проводил скрытый опрос или допрос, и его доброжелательность была толькомаской.

—Больше и рассказать особо нечего. Сплошной линии фронта нет. Почти никого и не встретили. Только километрах вдесяти отсюда столкнулись с немцами на трех мотоциклах...

—И??? — я аж шею чуть не оборвал.

Приблизительно столько немнцевушло со станции.

—Стрелять не стали, что б шум не поднимать. Передавил я их, как они Колю, и все дела...

У меня отлегло от сердца. Если это действительно были «наши» немцы, то их главные силы какое-то время будут в неведеньи. Даже если они уже обнаружили передавленных байкеров, то однозначный вывод о том, что станция не под их контролем сделать не смогут. И это гуд. У нас естьвремя для встречи «гостей».

— Нувот что ребятки, — произнес дед Павел, бодро вставая, совсем не по стариковски, — в пока эту срань уберите! — Он показал на свастику, — а мы тут пошепчемся с командиром...

Отойдя на достаточное расстояние, Нечаеевпервый задал мне вопрос: — Ну как считаешь, можно ему верить?

—Думаю да... хотя приглядывать за ним не помешает.

— Ну и я того же мнения. Хотя абверовцы и крепкие профи были, но не сейчас, впервые дни войны. Что предлааешь?

—Ототрут они сейчас свастику, и пусть Андрей с ними возвращается на станцию и собирает всехвоенных. Нам пехота нужна впервую очередь.

— А я тогда своему лейтенанту