— Так вот — тренера я вам достану и дальше помогу, чем сумею, но и вы уж мне не откажите.

— Да вы скажите только, Григорий Львович! — вскричали разом Чир и Женька.

— Во-первых, можете меня звать покороче — дядя Гриша, а во-вторых… — Он обернулся и позвал сына: — Михаил, иди-ка сюда!

Арбуз подошел медленно, загребая носками, и, так же, как и стоял, не поднимая головы, протиснулся в центр.

— А во-вторых, ребята, прошу вас, умоляю, сделайте мне из сына человека. Вы посмотрите только на него — разве это парень?! В четырнадцать лет брюхо наел! Что с тобой в сорок будет, олух?!

Арбуз через плечо бросил странный — ни злобы, ни стыда — взгляд на отца и опять вернулся к созерцанию палочки, которую вертел в руках с самого прихода.

— Сделаем, дядя Гриша, — уверенно заявил Чир, — в команду возьмем, через месяц не узнаете.

— В команду?! — как будто даже удивился Григорий Львович. «Переигрываю, — подумал, — но здесь сойдет». — Это дело. Но только в основной состав. — Теперь он заговорил требовательно, давая понять, что от своих условий не отступится. — Только в основной состав. Я его, поганца, знаю — поставить в запас, так будет за бровкой книжки читать.

— Куда же мы его поставим?

— Придумаем, — отмахнулся Женька. — Вон к Рыжему, во вторую команду. Поставят в защиту.

Витька уже забыл о Чире. Дело оборачивалось — хуже некуда. Угловые получали все, что хотели, а расплачиваться предоставляли им. Витька вышел из-за спин и стал против Женьки.

— А с чего вы Арбуза нам пихаете?

— Опять ты за свое! — взъярился Чир.

— Ну-ну, Олег. — Григорий Львович обнял мальчишку и притянул к себе.

Он видел, что часть ребят недовольна, видимо, та самая вторая команда, и понимал, что лезть напролом нельзя.

— Я не настаиваю, парни, но вы же понимаете…

Угловые окружили Витьку, а остальные стояли в замешательстве.

— Я капитан и Арбуза не возьму, — повторил Витька. — Он совсем не тянет. Это хуже, чем вдесятером.

— Возьмешь, — Муха был очень спокоен. — Возьмешь. Без тренера и без мяча нам всем гроб.

— Нет!

— Ах ты, сука!

— Спокойно, — Григорий Львович придержал Чира. — Значит, капитан говорит «нет», а команда?

— Да мы… да что… он же не тянет… точно… брось — справится… подстрахуем… идешь ты мимо!..

— Мнения делятся. Надо голосовать. Капитан капитаном, но коллектив тоже сила.

— Сейчас нельзя. Троих нет.

— А где же они? А-а, мяч пасут. Хитры, черти.

Напряжение разрядилось общим хохотом.

— Ладно, подождем до завтра. Проведите собрание и сообщите решение. Можно в устном виде. Тогда что же — до завтра!

Ответили хором. Арбуз, весь разговор простоявший с отрешенным видом, так что оставалось неясным, слышал ли он хоть словечко из говорившегося здесь, встрепенулся и поспешил забежать впереди отца. Отойдя на несколько шагов, Григорий Львович остановился и поманил Чира.

— Рыжего, Олег, больше не трогай. Только хуже сделаешь. Он что, в авторитете?

— Да так… — Чир замялся, но врать не стал, — эти, из второй команды… в общем, как он скажет, так и будет…

— А ты постарайся, фельдмаршал. Потолкуй по отдельности, на собрание приди. Своих прихвати для, так сказать, мощной физической поддержки. В общем, думай, действуй. Надеюсь на тебя.

Отец с сыном ушли, и Чир вернулся к своим.

— Завтра к двенадцати в беседку. И чтобы никто не опаздывал. Понятно?!

— 4 —

Когда на следующий день Витька подошел к беседке, все были уже в сборе. Фома держал ему место, распялив локти и развернув колени. Витька плюхнулся рядом с приятелем, сунул, не глядя, вбок руку поздороваться и уставился вниз на пучок травы, вылезший между рассохшихся досок. Фому он ни о чем не стал расспрашивать: и так все было ясно. По пути он решил, что будет держаться со всеми ровно, как если бы ничего не случилось, но оказалось, что даже это ему не под силу, и единственное, что он мог — сидеть, уставясь под ноги, чтобы, не дай: бог, не сцепиться с кем-нибудь. А ребята все никак не могли разместиться, толкались по всей беседке, тесня счастливцев, успевших усесться, выпихивали друг друга наружу.

— Все! — гаркнул Женька. — Начинаем!

Оставшиеся без мест сели на пол.

— У нас два дела. Форма и Арбуз. С чего начнем?

Начали с формы. Давно, когда только образовались команды, было решено, что обе выходят на поле в одинаковой форме — знак принадлежности к одному клубу. О цветах в свое время спорили долго, пока не сошлись на красных футболках и черных трусах. Кеды и трусы входили в школьный физкультурный костюм и были у всех, а с футболками и гетрами дело обстояло-много хуже. Гетры в конце концов были не столь важны. Футболки же нужны были позарез, а еще по крайней мере человек семь и знать не знали, как им достать форму. Разбирались подробно с каждым, и не два ума, а двадцать подсказывали наперебой, где и как, откуда. Никого не отпускали без точного ответа, а Женька записывал все сроки. Став капитаном, он сразу завел себе перекидной блокнотик, в который заносил все, что касалось организационных дел. Больше всех старался с советами Фома, и с ним же провозились дольше всего.

— Не-е, — тянул он лениво, обгрызая яблоко, — меня матка убьет.

— Ты скажи — у всех есть, я один остался.

— А что ей все? Она говорит — отцову рубашку одень и бегай сколько влезет.

— Какую рубашку?

— Да старую клетчатую. А чо ржать-то?! Я подсчитал — у ней шесть клеток красных спереди да и на спине не меньше…

Кончили, наконец, и с Фомой.

— Все! Запомни — через неделю покажешь футболку, — Женька захлопнул и спрятал блокнотик в задний карман. — Нет — худо будет! Так. Теперь давайте решать с Арбузом. Рыжий, твое слово.

— А почему я?! — спросил Витька муравья, шнырявшего по устилавшему пол песку. — Больше нет никого?

— Ты же капитан.

Почему ему разрешают говорить первым? Чир, ясно, не тратил времени зря и успел потолковать с каждым. Витька слишком хорошо мог представить, как это происходило: лицом к лицу с Чиром и двое-трое угловых за спиной. И теперь они молчат и отводят глаза. Не может же он в одиночку идти против всех!

— А что капитан? Я как все, вместе с командой.

Он поднял голову и, найдя глазами Чира, усмехнулся деланно-беззаботно. В ловушку его хотел загнать? Не такой уж он дурак, с командой его не поссорить.

— Ну и отлично, — заторопился обрадованный Женька, — остальные уже сказали, один ты оставался. Сейчас голоснем — и порядок.

— Ну, и что же сказали? — спросил Витька как нельзя безразличнее.

— А, — отмахнулся Женька, — девять да, один против.

Это меняло дело.