налогов, уплаченных судетскими немцами, – говорил он со все возрастающим нетерпением, – и поэтому не может быть и речи о возмещении ущерба». Но этого было недостаточно, чтобы удовлетворить Чемберлена в вопросах собственности. Наконец Гитлер взорвался. «Наше время слишком драгоценно, чтобы тратить его на такие банальности!» – крикнул он Чемберлену. Это произошло, когда Чемберлен в довершение всего поднял также вопрос, останется ли и скот на судетской территории или некоторое количество домашнего скота не следует уводить на ту территорию, которая останется от Чехословакии.

Эдуар Даладье (18 июня 1884, Карпантрас, департамент Воклюз, Франция – 11 октября 1970, Париж, там же) – французский политик, государственный деятель, премьер-министр Франции в 1933, 1934, 1938-1940 годах

Во время этих споров между Гитлером, Чемберленом и Даладье меня часто прерывал тот, к кому я обращался, переводя сделанное для него заявление на одном из трех языков конференции – немецком, английском и французском. «Я должен немедленно сказать об этом», – перебивал меня один из них, но каждый раз я просил разрешения закончить перевод, так что остальные участники не упускались из виду. По своему большому опыту проведения конференций я знал, что получается невероятная путаница, если из-за прерванного перевода кто-то из участников больше не может следить за спором. Друзья, наблюдавшие за заседанием Большой четверки через стеклянные двери, рассказывали мне, что когда я добивался того, чтобы мой перевод был услышан, то был похож на школьного учителя, пытающегося навести порядок в недисциплинированном классе. После этого мы стали называть конференции Большой четверки кодовым названием «класс», особенно во время кризиса 1939 года. Даже моя «клиентура», например Геринг, пользовалась этим названием.

После того как Муссолини представил на рассмотрение письменное предложение по решению судетского вопроса, в работе конференции был сделан короткий перерыв на обед примерно до трех часов. Предложение Муссолини было написано по-итальянски, но перевод оказался легким, потому что я уже однажды переводил его с немецкого на французский в Берлине. В то знаменательное утро 28 сентября, за день до конференции, Государственный секретарь Вайцзеккер передал его мне, попросив как можно быстрее перевести на французский, чтобы текст можно было отдать итальянскому послу для передачи Муссолини, чтобы у Риббентропа не было возможности внести изменения. Я был рад вновь ознакомиться с ним здесь в Мюнхене. Хотя на конференции это предложение было представлено как предложение Муссолини, на самом деле оно было составлено Герингом, Нейратом и Вайцзеккером.

После обеда конференция продолжалась без перерыва. Встреча больше не ограничивалась Большой четверкой с их министрами иностранных дел или дипломатическими советниками; постепенно Геринг, Франсуа-Понсе, Гендерсон, Аттолико, фон Вайцзеккер, юрисконсульты, секретари и адъютанты заполнили комнату и образовали плотные ряды публики позади глав правительств, которые сидели в центре. Проект соглашения, предложенный Муссолини, был тем временем переведен на три языка конференции, и на его основе, с несколькими незначительными изменениями, было выработано знаменитое Мюнхенское соглашение, которое и было, наконец, подписано между 2 и 3 часами утра 30 сентября.

Во второй половине дня и вечером переговоры все больше и больше разделялись на несколько отдельных обсуждений, в то время как юристы в своей утомительной манере долго спорили об окончательной формулировке. Во время этих пауз Гитлер несколько раз мило беседовал с Даладье. Он разговаривал и с Чемберленом тоже, но заметно более холодно, чем с Даладье. Однако когда Чемберлен предложил позвонить ему на следующий день, чтобы договориться о разговоре с глазу на глаз, Гитлер с удовольствием согласился. Я также видел, что Муссолини и Чемберлен долго разговаривали, и вспомнил об англо-итальянских соглашениях и об усилиях Чемберлена договориться с Италией.

Около девяти часов вечера Гитлер пригласил всех поужинать с ним в банкетном зале. Чемберлен и Даладье извинились, сказав, что должны позвонить своим правительствам; они были явно не в том настроении, чтобы присутствовать на банкете. Они обеспечили мир, но ценой серьезной потери престижа. Под нажимом Гитлера они пришли к соглашению о том, что союзник Франции должен уступить Германии часть своей территории. Как мы теперь знаем, и Франции, и Англии пришлось оказать на Чехословакию значительное давление, поэтому было вполне понятно, что Чемберлен и Даладье выглядели очень подавленными тем вечером.

Следовательно, исключительно итало-германская компания сидела с Гитлером за одним банкетным столом, который оказался довольно длинным. Именно тогда Муссолини сделал свое заявление о возможности катастрофических последствий для Италии в период Абиссинской войны, если бы Лига Наций распространила свои санкции на нефть даже всего на одну неделю.

Что касается меня, то Мюнхенская конференция продолжалась почти тринадцать часов без перерыва, так что мне пришлось переводить за обедом и ужином. Мне постоянно приходилось переводить почти все, что говорилось, на три языка, и поэтому я произнес буквально в два раза больше слов, чем вся Большая четверка вместе взятая.

После подписания соглашения у меня был всего лишь короткий отдых, так как на следующее утро я уже находился у Гитлера, чтобы переводить его беседу с Чемберленом. Бледный и угрюмый Гитлер, сидевший рядом со мной, казался совсем другим. Он с отсутствующим видом слушал замечания Чемберлена насчет англо-германских отношений, разоружения и экономических вопросов, сравнительно мало участвуя в разговоре. К концу беседы Чемберлен вынул из кармана знаменитую англо-германскую Декларацию: «Мы рассматриваем Соглашение, подписанное прошлой ночью, и англо-германское Соглашение по военно-морскому флоту как символ желания наших двух народов никогда больше не вступать в войну друг с другом. Мы убеждены, что метод консультаций будет методом, принятым в решении любых других вопросов, которые могут касаться наших двух стран, и мы полны решимости продолжать наши усилия, направленные на устранение возможных источников разногласий и, следовательно, на сохранение мира в Европе».

Медленно, подчеркивая каждое слово, я перевел это заявление Гитлеру.

Я не разделяю впечатление Чемберлена, выраженное в его опубликованном ныне частном письме, что Гитлер горячо согласился с этим заявлением. Мне самому показалось, что он с некоторой неохотой согласился с вышеизложенным, и, думаю, он поставил свою подпись, только чтобы доставить удовольствие Чемберлену, не обещая самому себе слишком много пользы от этой декларации.

Затем я ехал с Чемберленом по Мюнхену в открытой машине и наблюдал, с каким энтузиазмом люди приветствовали британского премьер-министра. Когда мы медленно ехали по улицам, его моментально узнавали. Люди выкрикивали приветствия, толпились вокруг машины, многие пытались пожать ему руку. Я пристально всматривался в их лица, как делал это во время триумфальных проездов Гитлера по Нюрнбергу. В моменты волнения выражение лиц людей говорит о многом. Здесь, в Мюнхене, при виде пожилого джентльмена, сидящего рядом