придешь в Афины, я для тебя постараюсь быть хозяином радушным.

Обрадованная таким обещанием Медея решила развить успех:

— Есть у меня враги: Акаст в Фессалии и здешний царь Креонт. Я попрошу тебя, мой доблестный Эгей, прямо сейчас поклясться впредь никому меня не выдавать. Пойми это мое желанье. Ведь, если ты будешь связан клятвой, я знаю, что в руки к ним не попаду, а без клятвы, лишь посулив приют словами, ты, осажденный их герольдами, можешь под конец им уступить.

— Святыней матери Земли и светлого лучами солнца, всеми богами я клянусь, что сам тебя не изгоню я никогда, если кто из недругов потребует тебя. Покуда буду жив — я по своей воле тебя не выдам никому.

Медея, злорадно улыбнувшись, тряхнула головой, воздела руки к небу и грозно провещала голосом грудным:

— Ну, тогда, Эгей, до скорой встречи! Тебе желаю доброго пути в Трезен, к Питфею. А я скоро побываю в Фивах, но сначала пусть желанное Медее свершит Мойра Лахесис.

До встречи со страдающим от бездетности Эгеем Медея не знала, как именно она отомстит ставшему ненавистным предателю-мужу. С тем исступлением, с каким любила, теперь она возненавидела Ясона и решилась на детоубийство потому, что наследников лишившись, которых она сама ему родила, он будет сильнее всего мучиться и страдать.

56. Медея убивает своих сыновей от Ясона

Философ и поэт Сенека поет о метаниях Медеи, решившейся убить своих детей от Ясона:

— Моих детей, родных моих ужели же я кровь пролью? Уймись, о гнев безумящий! Гнуснейший грех, злодейство небывалое, прочь от меня! Какое искупать малюткам зло? Зло, что Ясон — отец им, зло страшнейшее, что мать — Медея. Смерть им! Не мои они. Нет — они мои… Что ты, мой гордый дух, колеблешься? Зачем залили все лицо мне слезы? Для чего гнев обиженной супруги и любовь матери в клочья разрывают мое больное сердце? Ко мне любимые придите, дети! Но опять вскипает ненависть, растет обида, руку непослушную месть безумная толкает. Гнев исступленный, веди меня!

Поэт и ритор Драконций поет, что как только огонь ядовитого зелья истребил обреченных Медеей на гибель Креонта и Главку, обуреваемая богиней безумного бешенства Лиссой за сыновей она принимается. Мермер невинный, и также Ферет свою мать с нежной лаской звали на помощь. Чтобы огня избежать, простодушные дети в испуге сами к убийце, под нож, занесенный над ними, стремятся, сами навстречу идут добровольно опасности страшной, вовсе не ведая замыслов матери, их породившей. Руку вздымает с мечом, одержимая безумьем, Медея и, слезы судорожно глотая, так говорит:

— Гелий, мой дед, и ты, украшение ночи моя бабка Селена, вознесите в эфир их невинные души, а кровь, обагрившую меч, соберите вы безжалостные Эринии, вас прошу, чтоб тела их приняла Артемида, и пускай не отвергнет их тени владыка царства ночного Плутон и супруга его Персефона. Примут несчастные смерть от кинжала, я же сама не предамся печали, если из вероломного рода Ясона всех истреблю без остатка.

Молвила так обезумевшая от желания отомстить предателю-мужу Колхидянка и по горлу своих сыновей от него по очереди острым ножом полоснула. Тут же кличет квадригу она, и — страшно взглянуть! — появились с гривой из змей на хребте, с чешуйчатой шеей драконы; гребни на их головах жутких рассыпали кругом жгучее пламя. Вся колесница — как яркий факел, из серы — ярмо, и смолою дышло ее скреплено, пропитана ядом уздечка, из кипариса — колеса, свинец для осей — из надгробий. Как слепая пошатываясь, на колесницу взойдя, детоубийца Медея хочет приказать отправляться ужасным драконам, но тут появляется ее русокудрый муж с честными голубыми глазами.

Безумное бешенство уступило место полному бессилию, и колхидская дева безвольно сидела бледная, как мел, глядя в никуда ничего не видящими воспаленными красными глазами, высохшими от слез. Еще вчера ее черные, как смоль волосы сегодня стали совсем седыми. У нее на коленях лежали кудрявые головы двух мальчиков с перерезанными горлами. Это были Мермер и Ферет; младший Фессал же, громко крича от страха, сумел убежать.

Еврипид поет, как Ясон, потрясая кулаками, завопил охрипшим от злобной ярости голосом:

— О, язва проклятая! И богам, и мне, и всем, всем людям нет никого ненавистней Медеи, которая рожденью своему дыхание перервать ножом дерзнула, чтоб только я умер бездетным… О, сгибни ж, проклятая, ты! Прозрел я, наконец. Один слепой мог взять тебя в Элладу и в свой чертог от варваров привесть… Увы! Ты предала отца и землю ту, которая тебя взрастила, язва!.. Чтобы попасть на наш корабль украшенный, ты брата зарезать помогла у алтаря. То был твой первый страшный шаг. Ты стала мне женой и родила детей, и ты же их, по злобе на соперницу, убила. Во всей Элладе нет подобных женщин, а, между тем, я отдал предпочтение тебе пред всеми женами, и вот несчастлив я и разорен… Сгинь с глаз моих, детей бесстыжая убийца! Оставь меня стонать. Увы, погибло все.

— Я многое сказала бы тебе в ответ на это, но знает все Кронид-отец, что сердце вынесло мое, и что я сотворила. Тебе же не придется, нам опозорив ложе, услаждать себе, Ясон с женою молодой, дальнейшее существованье, чтоб насмехались над Медеей все.

— Дай хоть мне детей, чтобы, оплакав, схоронить…

— О нет! Моя рука их похоронит. В священную я рощу Геры унесу малюток на алтарь, чтоб искупить невинную их кровь…, и их могил никто там вражеской рукой не осквернит… Тебе ж осталось злодейскую запечатлеть свою такой же смертью жизнь, а брака своего горького исход уже ты видел, возлюбленный и ненавистный мне, Ясон…

Некоторые утверждают, что Еврипид в своей «Медее» приписал убийство мальчиков их матери, а не коринфянам, как считали раньше, за огромную взятку в 5 или 15 талантов серебром, нацеленную на очищение доброго имени города Коринф.

Драконций же поет, как Медея после встречи с Ясоном, опять впав в безумие гневное, велит отправляться ужасным драконам. И четыре дракона чешуйчатых, длинные шеи ярму подчинив, тотчас взмывают ввысь, и, от земли оторвавшись, в воздухе легком скользят и вращаются быстро огненной колесницы колеса. Так колхидскую женщину гордую, в стольких смертях виноватую ввысь драконы на колеснице умчали. Когда неба достигла почти колесница драконов зловонных; день бы она могла затемнить, изменить направление ветров, если бы солнечный Гелий, потрясенный преступным деянием внучки любимой, мир не наполнил сияньем ярчайшим, разлитым повсюду.

Медея отправилась в Фивы, где застала Геракла страдающим от безумия