Шрифт:
Закладка:
В больнице Виктор простудился, начался астматический кашель, изнуряющий его. Он рвался домой, но врачи не разрешали. Я проклинала себя, что пошла на поводу у врачей и положила его в больницу. Но доктор Макинский настаивал на полном обследовании Виктора в Институте неврологии, который, слава Богу, находился рядом с больницей МПС.
Сделали все обследования. Результаты были самые неутешительные.
В начале марта 1972 года Витя вернулся из больницы. Начиналась весна, а с нею появились какие-то надежды. У Вити возникло желание работать над повестью «Мальчик с настоящей саблей». Наметки какие-то были, хранились листочки с началом повести.
Однажды он просидел за столом почти два часа, что-то писал почему-то карандашом. Потом попросил меня прочитать. Это было как бы продолжение написанного некоторое время назад на даче.
— Я буду работать дальше, — сказал он.
Но его желание работать не было равно ни душевным, ни физическим силам. Он протянул мне листочки. Лицо его было усталое, взгляд потухший.
Что я могла ему сказать? Только утешить. Конечно!
— Пиши дальше, но совсем понемножку. Не утомляйся, работай не более сорока минут и отдыхай. Хочешь, я буду записывать за тобой?
Молчание. Лег на тахту, закрыл глаза. И ни слова.
Было страшно, мучительно видеть, как Витя превращается в совершенно другого человека. Оставался его внешний облик, конечно, измененный болезнью, но во что превратились его характер, поведение…
В апреле мы часто ездили на дачу. В пятницу забирали Ксюшу из детсада сразу после обеда и отправлялись на Пахру… Апрель был очень теплый, земля быстро подсыхала, кое-где пробивалась трава. Обнажились прошлогодние листья, которых было великое множество на участке. Мы собирали их в большие кучи и жгли. Запах горелых листьев в весеннем воздухе — это чудесно! Витя сидел на солнышке с Тото на коленях и смотрел, как горит костер, а Ксюша подгребала листья своими детскими грабельками. Тишина, покой, прекрасный прозрачный воздух, мир и благодать. Кажется, нет в мире горя.
В это время, в начале апреля, мы не могли предположить, что всего через месяц Вити не будет среди нас, не будет НИГДЕ И НИКОГДА.
Весь апрель и начало мая были жаркими. Это был канун той дикой жары, когда вокруг Москвы все лето горели леса. Юра Трифонов написал об этом в своей замечательной повести «Старик». Он говорил мне, что думал назвать сначала свою повесть «Над городом дымная мгла».
Майские праздники мы провели на даче. Было очень тепло, и мы накрыли стол на открытом воздухе. Говорили о предстоящем лете, о помощнице на это время, чтобы мы могли безвыездно жить на даче. После майских праздников поехали в Москву, чтобы через три дня вернуться.
А 6 мая вечером Виктора не стало…
Я сидела около Вити и не могла осознать, что его больше нет и что остались какие-то жалкие часы и его увезут…
В десять часов вечера приехал человек забрать от нас Виктора. На носилках его несли по лестнице с нашего 11-го этажа вниз, где стояла эта ужасная машина. Шли Миша, старший сын Леня, Денис и человек, приехавший с машиной. Я шла сзади.
Последний путь из родного дома!
До глубокой ночи родные и друзья не расходились. Шел тихий, печальный разговор. Мы уже сообщили всем о нашем горе. На следующий день стали приходить многочисленные телеграммы, начались беспрерывные звонки…
Витя умер в субботу, за два дня до праздника Победы, поэтому Союз писателей смог устроить гражданскую панихиду в Доме литераторов и похороны только 11 мая.
Стоит ли описывать гражданскую панихиду в Доме литераторов?
Я видела все, как сквозь пелену. Множество людей, знакомых и незнакомых. Масса цветов. Речи, речи, обещания никогда не забывать, издавать Виктора Драгунского возможно больше и чаще.
Пришли родные, близкие, товарищи Виктора по издательствам, писатели, друзья: Юра Трифонов, Яша Аким, Яша Костюковский, Владик Бахнов, Леня Зорин, Борис Голубовский, Миша Львовский, Юрий Яковлев. Был и Андрюша Миронов, которого Виктор знал еще мальчиком, Олег Ефремов, Алексей Арбузов и еще много-много людей, всех не упомнить. Приехал и Юрий Нагибин с Аллой, но ему стало плохо, и Алла его увезла.
Панихида окончилась, и мы, самые близкие и родные, остались попрощаться с Витей.
Затем кремация у Донского монастыря. Мне показалось, что в крематории было больше людей, чем на панихиде, хотя всегда бывает наоборот.
Прилетела с гастролей Тоня Максимова; не успев на панихиду, она поспешила в крематорий, чтоб в последний раз взглянуть на Витю, ее старого и преданного друга. Как она плакала!
Среди множества знакомых и незнакомых лиц я помню заплаканное лицо Витиного сына Лени, а рядом с ним Алексея Аджубея.
Все. Конец. И страшная мысль, которая поразила меня еще раньше в рассказе Ю. Трифонова, — «нигде и никогда».
Горе ужасное. Но нужно жить. Растить Ксюшу, которой было шесть с половиной. Рядом был Денис. Сын. Пожалуй, самый близкий, самый родной человек. Это успокаивало. Вел он себя безукоризненно. Мать для него значила очень много. Рядом был настоящий друг-сын.
Истинных друзей осталось совсем мало. Друзей, не разбежавшихся с нашего «корабля», можно было пересчитать по пальцам.
А мои родные Муза и Миша очень помогали мне в горе, просто своим присутствием облегчили мое состояние.
Примерно за полтора года до кончины Виктора в нашем доме появился добрый прекрасный человек — Анна Ивановна Соколова.
Когда-то очень давно, когда Вите было 16 лет и он работал учеником токаря на заводе «Самоточка», рядом с ним за соседним станком работала девушка Аня, воспитанница детдома. И вот спустя сорок лет она разыскала Витю, зная его теперь как популярного детского писателя. По профессии она горный инженер, в то время еще работала.
Когда она поняла, что Витя тяжело болен, то всеми силами постаралась облегчить нашу жизнь. Она видела, как мне трудно управляться одной, часто бывала у нас. Если мне нужно было уйти, она оставалась с Витей, занимала его разговорами, иногда даже готовила Витины любимые кушанья.
Как-то раз у нас дома она устроила встречу друзей, которые работали в те далекие годы на заводе «Самоточка». Где и как она их разыскала, непонятно. Однажды, когда Витя чувствовал себя сносно, он выступил в школе, где учился внук Анны Ивановны.
Вообще Витя ценил теплое отношение к себе, а в этот период особенно. Ему было приятно,