«1903 г. декабря 12 дня, мы, нижеподписавшиеся: М. М. Нежданов и Н. Т. Ким, поддержали пари. Я, Нежданов, утверждаю, что у Н. Т. будет в июле 1904 г. ребенок, а она – что не будет. Выигравший имеет право потребовать от проигравшего все, что угодно».

Надпись на карточке походила бы на милую шутку, вещественное доказательство еще одного романа без последствий (ко времени ее обнаружения стало очевидно, что М. М. Нежданов проиграл и ожидаемого им события точно не произойдет), если бы не одно «но». Заключивший пари с Надеждой Ким человек служил, как тогда говорили, по Министерству путей сообщения, а значит, тоже мог быть в курсе стратегически важной информации. Ему могли быть доступны сведения о перебросках войск, вооружения, средств обеспечения военных нужд на фронт, в Маньчжурию. Могли. Но действительно ли он знал что-то важное? И что именно Надежда Ким потребовала от него как от проигравшей стороны? К сожалению, сохранившееся дело и в этом случае не дает ответа ни на один из поставленных вопросов. Материалы наблюдения неожиданно обрываются в августе того же 1904 года.

13 июля японские войска вышли непосредственно к Порт-Артуру и началась героическая оборона русской крепости. 28 июля погиб новый командующий русской эскадрой адмирал Вильгельм Карлович Витгефт, а еще через три дня сама эскадра оказалась окончательно заперта в Порт-Артуре. 11 августа началось тяжелейшее арьергардное сражение при Ляояне. За неделю до этого сотрудники Санкт-Петербургского Охранного отделения получили ордер на обыск квартиры Надежды Ким и внезапно нагрянули на Бармалееву улицу, дом 2/59. Руководили обыском большие начальники: пристав 1-го участка Петербургской части, фамилия которого почему-то в протоколе не упомянута, и чиновник особых поручений при министре внутренних дел Иван Мануйлов – еще одна легендарная личность тех времен. Так же, впрочем, как и присутствовавший при обыске его заместитель – штабс-ротмистр Отдельного корпуса жандармов Михаил Комиссаров. Об обоих стоит рассказать чуть подробнее, чтобы оценить уровень заинтересованности властей делом «Корейки».

Иван Федорович Манасевич-Мануйлов – человек с темным и запутанным происхождением, еврей-лютеранин, журналист, и с 1890 года (по другим данным – с 1888-го, то есть с примерно восемнадцати-двадцатилетнего возраста) сотрудник Охранного отделения (агент «Сапфир»). Являл собой весьма распространенный по всему миру на рубеже веков тип авантюриста – храброго, находчивого, легко меняющего имена, места жительства, профессии и не изменяющего только одному – своей беспринципности{59}. Много и весьма успешно Мануйлов работал на благо себя и Российской империи в Европе, где стал основным тайным соперником легендарного японского разведчика полковника Акаси Мотодзиро. Наградой агенту послужили «всемилостивейшее причисление коллежского асессора Ивана Мануйлова к дворянскому сословию» и орден Святого князя Владимира от государя-императора. В Россию Иван Федорович вернулся в июле 1904 года, когда наблюдение за «Корейкой» было в разгаре. Вернулся с багажом сведений о действиях японской разведки у себя на родине (архивы переполнены его донесениями) и немедленно принялся за реализацию полученной информации. Сразу же по возвращении именно он – Мануйлов возглавил только что созданное Отделение по розыску о международном шпионстве, то есть стал первым шефом одного из подразделений русской контрразведки. Его заместителем был назначен второй участник обыска на Бармалеевой улице.

34-летний Михаил Степанович Комиссаров – кадровый военный, перешедший в жандармы, славился острым умом шахматиста, блестящим образованием, представительной внешностью и таким же, как у его шефа, абсолютным отсутствием каких бы то ни было комплексов – отличная рекомендация для работы «в области шпионства». К тому же потомственный дворянин Ярославской губернии служил облагораживающим фоном для выкреста и выскочки Манасевича-Мануйлова, вокруг которого к тому же постоянно крутились слухи о его нетрадиционной ориентации.

Почему сразу оба этих таинственных и могущественных шефа только вчера учрежденной русской контрразведки пришли на обыск к купеческой жене, подозрения против которой в документах никак не сформулированы? Может быть, они таким образом входили в курс общей ситуации, когда полицейское начальство требовало максимальной активности в разгар войны. А может, срочно реализовывали все имеющиеся результаты наружного наблюдения по потенциальным японским связям в Петербурге. Проверяли всех – в надежде, что сеть зацепит крупную рыбу, а остальных можно и отпустить. На эту мысль наводит и тот факт, что спустя четверо суток, точно так же ночью, эта же группа сыщиков произвела обыск в квартирах бывших приказчиков чайного магазина «Васильев и Дементьев», что на Невском, японцев Сиратори (философа по образованию) и Такаки (кадрового морского офицера), и скорее всего, таких обысков было несколько. В случае с Сиратори и Такаки контрразведчиков ждала удача: были обнаружены рисунки мин и минных заграждений, важные сведения о русской армии и служебно-конфиденциальная переписка. Оба японца и жена Сиратори Елена Никулова были арестованы{60}.

Специалисты знают и об успехе организованного в структуре Военного министерства весной 1903 года – перед самой войной – Разведочного отделения во главе с ротмистром Владимиром Николаевичем Лавровым. Военная контрразведка (а это именно она) была создана для установления «негласного надзора за обыкновенными путями тайной военной разведки, имеющими исходной точкой иностранных военных агентов, конечными пунктами – лиц, состоящих на нашей государственной службе и занимающихся преступною деятельностью, и связывающими звеньями между ними». Именно ротмистру Лаврову с его людьми удалось обезвредить агента полковника Акаси в Петербурге – ротмистра Н. И. Ивкова{61}. Пока разворачивалось наблюдение за Надеждой Ким, Ивков был арестован, препровожден в тюрьму, но 14 июня повесился в камере. А прояснил ли что-либо обыск у Надежды Тимофеевны? Нет.

Во-первых, сразу же выяснилось, что хозяйка квартиры дома отсутствует, и как она скрылась от профессиональных филеров, неотрывно за ней следивших, тоже осталось загадкой. Со слов дворника, Надежда Ким с сыном Романом за 11 часов до обыска внезапно «уехала на ст. Сиверская Варшавской ж. дор. к своему родственнику» – Евгению Киму, а полиция, до сих пор необыкновенно бдительная, этого не заметила.

Во-вторых, сам обыск, начавшийся в 1 час 15 минут ночи и продолжавшийся два часа, тоже не дал практически ничего: «…явно преступного в политическом отношении не обнаружено. В запертом дорожном сундуке был найден безкурковый пятизарядный револьвер и переписка на одном из восточных языков». Контрразведчикам пришлось уйти ни с чем, но это ли конец истории? Ведь они знали, где находится Надежда Ким, понимали, что с маленьким сыном она не сможет уехать надолго, да и организовать наблюдение за ними и Евгением Кимом на этой самой станции Сиверская наверняка тоже было возможно. Наблюдение и, вероятно, последующее задержание? Раз уж такие люди, как Мануйлов и Комиссаров, пришли во втором часу ночи домой к «Корейке», значит, у них были вопросы, которые они хотели ей задать.

Хорошо бы и нам узнать эти вопросы и тем более найти ответы