момента путь к систематическому уничтожению евреев был просто логичным. Ганс Моммзен тоже так считал, утверждая, что «приказ комиссара», который Гитлер издал 6 июня 1941 года и в котором он приказал убить всех советских военнопленных офицеров, и начало действий айнзатцгрупп по уничтожению евреев, с которыми они сталкивались в СССР, ознаменовали начало новой главы.[304]

Книга 1922 года Разрешение уничтожения жизни, недостойной жизни,[305] которая оказала значительное влияние на операцию эвтаназии, дала идеологическое обоснование убийствам. Один из его авторов, психиатр Альфред Хош, утверждал, что если сильные и талантливые пожертвовали жизнью ради нации в Первой мировой войне, то больные и «неполноценные» тоже должны принести такую же жертву. Таким образом, был бы устранен негативный отбор, вызванный войной, в которой погибали «достойные» элементы. Он сам потерял на войне своего единственного сына и использовал этот трагический случай для подкрепления своих утверждений.[306] Немцы определили евреев как группу, «недостойную жить», и тем самым подготовили почву для их уничтожения.

* * *

Страшная загадка Адольфа Гитлера до сих пор не разгадана. В этой книге сделана попытка рассмотреть образ одного из самых близких к нему людей, министра пропаганды Йозефа Геббельса, который оставался верен Гитлеру и его пути с тех пор, как они впервые объединились в 1920-х годах, и до самой смерти обоих. Геббельс был опорой Германии в ее последний час. Затем он покончил с собой вместе с женой и детьми в берлинском бункере. Он верил, что будет продолжать играть роль всей своей жизни как центральная фигура в истории, которую предстоит написать.

Геббельс считал себя не только горячим сторонником Гитлера, но и человеком, влияющим на него и утешающим его в трудную минуту — в последний год войны, когда Гитлер погрузился в безумие и депрессию. Так, он записал в своем дневнике: «Я рассказываю фюреру всевозможные вещи о воздушном бое в Берлине, включая приятные анекдоты, которые его очень радуют».[307]

Альберт Шпеер, министр вооружений, также видел это таким образом: «Геббельс знает, как поддержать Гитлера: великолепные ораторские способности, отточенные предложения с прекрасно поставленной иронией, волнение там, где Гитлер ожидает его, сентиментальность, когда это необходимо, сплетни и любовные романы. Он мастерски смешивает все: театр, кино и древнюю историю. Гитлер также позволяет ему говорить о детях Геббельса… в деталях».[308]

Геббельс находился под влиянием немецкого историка и философа Освальда Шпенглера (1880–1936), который в своей книге «Упадок Запада» (1918–1922) представил цивилизацию как круг рождения, зрелости и падения, который заканчивается смертью: «Человек должен признать и встретить свою неизменную судьбу с достоинством и мужеством. Выстоять до конца, остаться на покинутом посту без надежды и искупления — вот наш долг… вот величие… прославленный конец — единственное, чего никто не может отнять у человека».[309]

Действительно, рассмотрение ухудшения положения нацистского руководства в последний год войны в свете военных поражений и серьезного ущерба, нанесенного немецкому тылу, свидетельствует об иррациональном решении продолжать держаться, придерживаться целей до самого конца, несмотря ни на что. Это проявилось, в частности, в уничтожении евреев. Столкнувшись с гибелью, нацистский режим мог гордиться своим «последним успехом»: уничтожением дополнительных сотен тысяч евреев. Режим предотвратил любую возможность переговоров о политических условиях окончания войны и капитуляции, принеся в жертву граждан Германии и ее солдат на святыне тевтонского искупления под звуки похоронного марша Зигфрида в последней части «Кольца нибелунга» Рихарда Вагнера, «Сумерки богов», Götterdämmerung.

Когда в марте 1945 года появилась возможность провести переговоры с Советами, Геббельс пояснил в своем дневнике: «В принципе, мы не должны быть против того, чтобы воспользоваться такой возможностью. Тем не менее, нынешний момент является настолько плохим выбором, насколько это вообще возможно. Я думаю, однако, что было бы не хуже, по крайней мере, поговорить с представителем Советского Союза. Но фюрер не желает этого. Фюрер считает, что в настоящее время было бы проявлением слабости, если бы мы пошли навстречу пожеланиям противника в этом вопросе».[310]

Пропаганда Геббельса потеряла свою хватку с реальностью в последний год его правления. Например, в одном из своих многочисленных выступлений в начале октября 1944 года он сказал: «Я знаю, что события на Западе потрясли немецкий народ. Это совершенно понятно, поскольку мы представляли себе военные события иначе, чем в действительности. Несмотря на это, сейчас мы находимся не намного хуже, чем в сентябре 1939 года, когда началась эта битва».[311]

Геббельс использовал исторические образы, чтобы укрепить немецкий народ и побудить его держаться: «Ганнибал однажды стоял перед воротами Рима, и Рим не сдался… плуг Рима прошел по тому, что когда-то было Карфагеном».[312] Он хотел донести мысль о том, что если Германия будет держаться, то в конце концов победит.

Когда все шансы на окончательную победу Германии были потеряны, Геббельс решил связать свою судьбу и судьбу своей семьи с судьбой Гитлера и спланировал их совместную смерть. Он стремился сохранить «миф о фюрере» и придать верховному вождю, а также своему собственному имиджу атмосферу предельного самопожертвования, чтобы стать самым замечательным примером немецкой преданности. Если Геббельс надеялся через свои дневники стать главным историком Третьего рейха, то он действительно хотел оставить свой след в его самой славной главе, «Сумерках богов»: самопожертвование на фоне Берлина, сожжение Вальхаллы.

Когда все надежды на спасение Германии были потеряны, Геббельс нашел смысл в событиях последнего года войны, в смысле спасения, достигнутого в результате самоуничтожения немецкого народа, «Тысячелетнего рейха», который завершился всего через двенадцать лет после своего создания. Несмотря на то, что Германия потерпела поражение в войне, эксперимент Геббельса сработал: миллионы немцев последовали идее и идеологии, которые в конечном итоге привели их к гибели, продолжая поддерживать лидера, физическое и психическое состояние которого ухудшилось, хотя его харизма осталась нетронутой, и они заплатили за это тяжелую цену.

По мнению Йоахима Феста, карьеру Геббельса можно объяснить только глубоко укоренившимся презрением к человечеству: «Холодный, расчетливый и жестокий человек на вершине нацистского руководства был полностью лишен «бремени совести»». Геббельс был оппортунистом, который в итоге стал величайшим учеником Гитлера.[313] Думал ли он, что последняя глава нацистской саги, которую он помогал вести и организовывать, поможет восстановить честь его и его фюрера и наделит их мистическими аурами? Будут ли они вознаграждены за совместное самоубийство, получат ли вечную жизнь, будучи вписанными в историю и запомнившись как возвышенные боги?

Себастьян Хаффнер писал после войны: «Берлин 1945 года не был Карфагеном 146 года до нашей эры. Это был живой город, который прошел через чистилище