Мы отошли под дерево и еще долго стояли и смотрели за тем как Кутузов с Нахимовым жонглируют огненными и водными шарами на скорость.

— Красиво, — сказала Маша, положив голову мне на плечо.

— Надеюсь, они не соберутся покорять Дикую Зону? — спросил я. — Опять.

— Нет, — уверенно покачала головой девушка, — мы с мамой проконтролировали, чтобы ничего крепче водки не было не столе. Антон пытался кое-что пронести, но его разоблачили еще на входе. Пушкина тоже. Его раскрыла его Арина Родионовна, честь и хвала ее нюху.

— Молодец старушка!

— Ага! Так что никаких эксцессов на моей свадьбе!

Это прозвучало довольно угрожающе.

— Горько! — влез между нами Антон, и нам, вздохнув, снова пришлось целоваться.

Долго мы так не простояли — рядом располагалась сцена: Валера с Женей Фанеровым, находясь в сильном подпитии, заняли караоке-студию, и пытались перепеть друг друга. Сначала они завели «Айсберг в океане», потом пошли к «Рюмке водки на столе» и недавнему шлягеру «Я имперский, моя кровь от царя», а когда они начали наяривать «Группу крови на рукаве», мы сбежали к беседке. Песня хорошая, но исполнение было слишком тяжким для моих ушей.

Там же я заметил парочку, которая тусовалась отдельно ото всех. Я сначала решил, что это кто-то из молодых, но это оказался Трофим, рядом с которым сидела Ермакова. Они оккупировали беседку и держались за руки. Как ни странно, но на столике стояла бутылка, в которой плавал Посейдон.

Когда я столкнулся взглядом со своим помощником, он прижал палец к губам. Мы не стали им мешать и направились к другой беседке.

Но как назло она тоже оказалась занята.

— Походу, скоро мы будем гулять на еще одной свадьбе, — проговорила Маша, когда мы выглянули из кустов, и разглядели в полумраке Марусю и Звездочета. У них тоже все было хорошо.

И да, в третьей беседке тоже нам было заказано. Там расселась вся киимовская молодежь с рыцарями, и они самозабвенно играли в бутылочку.

Едва они заметили нас с Машей, как бутылка завертелась, а затем, остановившись, показала горлышком прямо на нас.

— Горько! — крикнула Вика, и мы исполнили их желание.

Закончив целоваться, мы отошли еще дальше, и там нас ждало самое интересное. Мы застали Павла Романова и Катю с Любавкой и детьми в одной компании. Это была довольно странная сцена — детишки весело бегали и играли в салочки, а за ними неслась огромная многорукая Любавка.

— Странно, очень странно, — покачала головой Лора.

И еще более странным делом было присутствие рядом Арины Родионовны, которая, наверное, впервые за весь вечер отошла от Пушкина, предоставив ему самому веселиться вместе со «старичками».

Ладно, оставим этих странных… детишек.

Романовы стояли неподалеку и внимательно наблюдали за Любавкой. Мы подошли к ним.

— Развлекаетесь? — спросил я.

— Миша, этой твой питомец? — спросил меня Паша, настороженно поглядывая на Любавку.

— А то, познакомить? — сказал я и кликнул Любавку. Она бросила свои салочки и подбежала к Романовым. Они, казалось, даже немного перепугались, что для них было несвойственно.

Я тоже насторожился.

— Милая… зверушка, — только и сказал Павел, и хотел было свалить, но тут сзади подошел Пушкин.

— Это же та о ком я думаю? — спросил его Павел, и Александр Сергеевич кивнул.

— Она не опасна? — спросила, нахмурившись, Катя.

— Не больше, чем я, — кивнул Пушкин и расхохотался, а затем бросился носиться вместе с Любавкой, но тут…

— Кхем-кхем, — раздалось покашливание, и ему наперерез вышла Арина Родионовна. Взгляд у нее был такой, что Пушкин резко присмирел.

— Моя милая, ты помнишь?..

— Конечно, помню, — загадочно проговорила она, и подхватив Пушкина под руку потащила его к столам.

— Кстати, Михаил, — обратился ко мне Павел. — У меня есть кое-что для тебя. Мне передал это отец, и он очень просил передать это тебе лично в руки.

И он протянул мне запечатанный конверт.

— Откроете, когда будете наедине, — улыбнулся Павел, а Катя широко улыбнулась. Таинственно хихикая, как шаловливые дети, они оставили нас в раздумьях.

— Что это? — заинтересовалась Маша и ощупала конверт. Кажется, там была одна единственная бумажка.

Я пожал плечами и убрал конверт в карман. Ну наедине, так наедине.

Оставив Любавку веселиться вместе с малышней, мы вернулись к сцене.

— Горько! — появился рядом Дима, едва мы вошли в круг света.

— Да-да, иди сюда, дорогая… — проговорил я, и мы с Машей вновь слились в дежурно-страстном поцелуе.

Время подходило к полуночи, и, кажется, все шло как по маслу. Повсюду носились Угольки и наполняли бокалы каждого, кому это требовалось. Из дома под четким руководством Маруси постоянно выносили закуски, а скоро Валеру с Фанеровым отогнали от караоке и зазвучала нормальная музыка. И самое главное — до сих пор не было ни одного эксцесса, никто не напился сверх меры, даже драки не было…

Хорошо ли это? Народная примета говорит — не очень. Но как иначе? Враждебных друг другу магов среди нас не было, метеоритного алкоголя тоже, круг был очень узок. Разве что Есенин мог отчебучить нечто, и его потом пришлось бы останавливать, но он вел себя на удивление мирно. Стоял и лучами из глаз пытался выжечь на соседнем холме свои инициалы. Ключевое слово — пытался.

— Эх, подраться бы с кем… — мечтательно протянул Арнольд.

Маша, оглянувшись, посмотрела на него таким страшным взглядом, что он не нашел ничего умнее, чем сказать:

— Горько!

— Да шош ты будешь… — протянул я, но Маша, схватив меня за воротник, заставила меня забыть обо всем.

Расцепились мы спустя минуту, за которую среди гостей началось какое-то брожение. Все насторожились и заинтересованно поглядывали в сторону дома.

— Остался главный элемент… — загадочно сказала Маша, поглядывая на часы. — Вот-вот…

— Какой? — удивился я, немного захмелев от ее губ.

— Миша! — всплеснула она руками. — Как можно?

— И все же?.. — спросил я, почему-то чувствуя себя негодяем.

— Торт! Я же тебе рассказывала! Огромный, кремовый с нашими с тобой маленькими фигурками!

Я пожал плечами, и Маша махнула на меня рукой.

— И из него должны вылетать метеоритные голуби…

— Это придумала твоя мать?

— Да,