Шрифт:
Закладка:
— Элементарно, — пожал я плечами. — Даже когда нам с тобой нравилось одно и то же, одно и то же — не общее. Я бы так не сделал: не переспал с твоей любимой девушкой. А, значит, и ты бы не сделал. А, если и сделал, то молчал бы до гробовой доски. Вы надрались и завалились спать, герой-любовник. А утром она уехала.
— А я разве не так сказал? — хмыкнул он. — И ты, кстати, тоже никогда не был ни скромнягой, ни пай-мальчиком, особенно после армии. Ты, сволочь, увёл у меня ту рыженькую, — сложил он руки на груди. — Как же её звали? Маша? Даша?
«Ксюша», — подумал я про себя. Но промолчал.
— До сих пор не могу тебе её простить, — обиженно глянул Князев. — У меня такие планы на неё были, — печально вздохнул он. — Ну да хрен с ней!
Он поднял бокал. Отхлебнул. Сморщился.
— Так что на счёт моего развода и Стешки? — спросил я, натягивая куртку. — Поможешь или мне искать другого адвоката?
— А твоя Орлова? Кто занимается её разводом?
— Какая-то Магдалина Ефремовна, — припомнил я разговор в супермаркете.
— Ох ты ж чёрт! — присвистнул Олежек. — У Бахтина практически нет шансов. Той только скомандуй «фас!» — она ещё половину всех его денег отсудит. Но, помяни моё слово, не разведётся с ним Орлова.
— Не разведётся, значит, не разведётся, — развёл я руками. — Я и сам, прямо скажем, глубоко женат. И, возможно, ради Конфетки, мне придётся ещё побыть женатым. Но если ты будешь выносить мне мозг, легче никому от этого не станет.
Он тяжело вздохнул и скривился:
— Конечно, я тебе помогу, Рим. Я за Конфетку кого хошь порву и без твоей просьбы.
— Слава богу, хоть одна из моих любимых женщин тебе нравится, — усмехнулся я и открыл дверь.
— Но идея с женитьбой была дурацкая! — крикнул он мне вслед.
— Дурацкая, Олег, дурацкая, — обернулся я. — Не повторяй моих ошибок, — показал я на Наташкины перчатки, забытые у зеркала. — Твоя — не отпускай.
— Нет, брат, — покачал он головой. — Если держать — это как раз чужая, свою — надо отпустить.
— А если не вернётся?
— Не вернётся, значит, не вернётся, — улыбнулся он и пожал плечами. — Значит, не твоя.
Я улыбнулся в ответ, махнул рукой и ушёл.
У него на зажигалке была гравировка «Миром правят сиськи!»
Так вот, значит, когда он её сделал!
миром неизменно
правят смерть и тлен
лишь одно нетленно
полиэтилен
Спустя несколько дней после разговора с Князевым и больше недели после радикальных перемен в Славкиной жизни, мы сидели в обед на нашей лавочке.
Она — подставив лицо солнцу. Я — глядя на неё.
Я только что тихонько постучал по деревянному сиденью «Тьху! Тьху! Тьху!», потому что моя Алмазная Принцесса сказала, что у неё существенно посветлело в голове.
Да я и сам заметил, что ей стало лучше. Намного.
Ни ключи, ни двери, ни подъезд для неё уже не проблема.
Она больше не стоит с потерянным видом, не понимая, где её кабинет. Не переспрашивает элементарных вещей. Не забывает имена и цифры. Чаще улыбается. И становится той самой Владиславой Орловой, что я всегда знал.
Несмотря на то, что на улице похолодало, мы всё равно решили поесть на свежем воздухе и отпраздновать нашу маленькую победу большим яблоком. Правда Славка только надкусила и, как Мёртвая царевна, прилегла на лавку, блаженно закрыв глаза, а я доел остальное.
Смотреть как солнце лижет её порозовевшую за эти дни нежную фарфоровую кожу было нескончаемым удовольствием.
Я выкинул огрызок и наклонился её поцеловать.
— Мн-н-н, — замычала Слава, отвечая на «яблочный» поцелуй, сладкий холодный и влажный. — Как же я люблю твои губы. Помнишь, как ты меня первый раз поцеловал?
— Нет, — соврал я.
Она улыбнулась.
— Взял на слабо. Сказал: как же ты будешь целоваться со своим хоккеистом, если не умеешь? Обслюнявишь его всего. Или будешь стоять бревном.
— Я правда так сказал? — улыбнулся я. — Чего только не придумаешь, чтобы затащить девчонку в тёмный уголок.
— И ты всё ещё целуешься лучше.
— Лучше хоккеиста? — прищурил я один глаз.
— Лучше всех.
— И лучше Олега Князева?
— Кого? — удивилась она.
— Моего зеленоглазого стройного друга блондина.
— А-а-а, который бывшая модель? — Теперь Славка специально иногда делала вид, что её подводит память. Она знала Князева столько же, сколько и меня, мы дружили со школы.
— Угу, — кивнул я.
— Что это ещё за ревнивое «угу»? — резко села она и, не дожидаясь, когда я проблею что-нибудь в своё оправдание, сама ответила: — Если ты про тот случай, когда он позвал меня к себе, так я пошла только потому, что он твой лучший друг.
— Звучит как неплохое начало для интрижки. И вы надрались, — приподнял я бровь обвиняюще.
— Ты правда ревнуешь? — округлила она глаза.
— А почему нет? — удивился я.
Она крепко обвила руками мою шею. И зашептала в ухо:
— Ничего такого не было. Суровый и беспощадный стриптиз с полной душевной обнажёнкой. И, кажется… я нанесла ему психическую травму. Он и так меня ненавидел, а теперь и подавно обходит по широкой дуге, как парня в плаще на голое тело. Но я это исправлю. Постараюсь.
— Не стоит! — испуганно замотал я головой. — Он мне ещё нужен. Он всё же занимается моим разводом.
— Как скажешь, — улыбнулась Славка, а потом низко и чувственно выдохнула в ухо. Мурашки побежали по коже. — Проводишь меня до машины?
Я не успел ответить.
— Безумно заводит эта твоя ревность, — легонько прикусила она мочку моего уха.
Надеюсь, Князеву там икалось, пока под нами скрипело сиденье.
Славкины зубы впивались в моё плечо. Громкая музыка. Тонированные стёкла. Машина ритмично раскачивалась, выдавая нас с потрохами, когда мы набирали высоту, словно взмывая в небо с взлётной полосы…
— Мы клятвопреступники, — я едва подавил блаженный стон.
— О, да! — выдохнула моя Принцесса сейчас не на горошине, кое на чём более объёмном:
Нам чувства страстью руки развязали!..
Сердца, соединяясь запели в унисон…
Встречались мы тайком, родным мы долго врали!..
Ты мой клятвопреступник... Целиком!* — продекламировала она хрипло.
Наши губы снова встретились.
