Ярослав поставил телефон на громкий режим, открыл галерею и нашел сохраненное фото с рекламной сессии. «Хорошая фотография», — подумалось ему. Их поцелуй. Не первый, но уже не такой холодный. И даже не украденный. Как же разнились два их поцелуя. Тот первый был дерзким, нежданным, и хоть Маша была почти спиной к камере, вся ее поза, предельная собранность и натянутость говорили, насколько неожиданно для нее все произошедшее. И ту звонкую пощечину Яр все еще помнил. Даже усмехнулся сейчас, когда проворачивал в памяти все эти события. Так что же изменилось? Какого дьявола его так тянуло к ней и так хотелось повторения второго поцелуя, более сдержанного, но такого теплого?

— У вас с ней все серьезно? — вернул его в действительность голос мамы.

— Мама, — раздосадовано простонал он. Ох уж эта родительская опека и любопытство.

— Ты ни разу не говорил нам о ней. А потом мы видим ваши фотографии, статьи. Вы вдвоем в аэропорту, не стесняясь нацеленных на вас камер, она приезжает к тебе на игры. И в довершении ко всему вместе с тобой появляется в больнице. Да она руку твою просто не отпускала, держала так крепко, подбадривала. Я ведь знаю, что ты с самого утра был в больнице, только не поднимался…

— Давай закроем эту тему. Потому что нечего тут обсуждать. Не-че-го. От слова «ничего».

— Скажи мне только одно. Без нее ты бы поднялся в реанимацию?

Ярослав молчал. Сегодня он все уже сказал Маше: «Без тебя я бы не смог». Признался не ей — самому себе. Его появление в дверях больницы уже было сродни поступку, но сделать шаг дальше не хватало смелости. Он уже готов был броситься прочь, когда рядом с ним возникла Льдинка. Вот уж, поистине, за столь короткое время она стала его ангелом-хранителем, сумевшим помочь преодолевать собственную нерешительность. Когда он смотрел на нее, невольно вспоминалась та теплая новогодняя ночь в чужой незнакомой семье, в которой он ощутил себя дома, впервые за долгое время. Как же ему этого не хватало. И тем удивительнее было услышать от Маши, что эта семья была ей не родной. Люди, сумевшие взять чужого ребенка, полюбить и щедро одарить своей любовью, сумевшие подарить чувство единения и веры в себя и в людей! А он? Что сделал он сам ради того, чтобы и в его семье поселилась любовь и доверие? Быть может, настало время сделать первый шаг к этому, а не прятаться в темноте своих детских обид в ожидании солнца? Его солнце уже рядом — его маленькая Льдинка, с появлением которой все привычные вещи вдруг стали совершенно иными. Пусть это будет слишком эгоистично с его стороны, пусть покажется слабостью, но он хотел чувствовать ее рядом с собой, когда придет к отцу. В ее присутствии он черпал некую энергию, дававшую уверенность в своих действиях. Попросил несмело, а она согласилась. Молча провела с ним долгие часы пустого ожидания, удерживая его руку, словно понимала, насколько тяжело и все-таки важно для него было находиться здесь. Не задавала никаких вопросов ни в больнице, ни в машине по пути домой. Маша вела себя предельно тактично, даже как-то слишком тихо, хотя, возможно, это он сам слишком ушел в свои тяжелые раздумья, а она из вежливости не решалась потревожить его. Но что-то происходило и с ней самой — ну не могло же ему показаться. И ее дрожащие пальцы под его губами самое верное тому подтверждение.

— Без нее я бы вообще ушел, мам.

Ночь выдалась бессонной. Все какие-то мысли, воспоминания тревожили. Ярослав до самого утра глотал горький кофе, хотя душа требовала чего-то намного крепче. Нет, так дело не пойдет, решил он, нужно было заканчивать с самобичеванием. Холодный бодрящий душ привел мысли в порядок, после чего очередная доза крепкого кофе показалась даже приятней, не такой горькой. Оставался лишь один способ занять себя и не дать воспоминаниям и совести свести себя с ума. Упорные тренировки целый день, спортзал, массаж, потом снова тренировка на льду. Работа помогала забыться. Но снова возвращался вечер, а за ним и отчаяние. Бессмысленно промотавшись по городу, Яр позвонил матери, чтобы услышать, что пока все стабильно, но отец уже пришел в себя, хотя по большей части времени все еще спал из-за действия обезболивающих препаратов. Ужасно хотелось позвонить Льдинке и хоть ненадолго услышать ее голос, забыться в их шуточных перепалках, а может и просто поделиться тем, что беспокоило. Но на часах было уже начало одиннадцатого — не самое лучшее время для излияния своих тревог. Что ж, тогда снова физический труд, чтобы дома свалиться от усталости и забыться крепким сном.

Один единственный работавший прожектор неярко освещал только лишь пустую арену, оставляя трибуны в темноте. Ярослав не стал переодеваться, просто сел на свободное место в первом ряду, положив рядом с собой вещи и не спеша сменить ботинки на коньки. В столь позднее время никто его не потревожит, да и он никому не помешает. На лед он не торопился, просто сидел и предавался пустым мыслям, словно уходя в пустоту небытия. Самое ужасное состояние, когда невозможно ничего сделать и приходилось только ждать. Смеляков огляделся по сторонам. Может, зря он сюда приехал, зря позволял унынию взять над собой верх? Зря терял время, вместо того, чтобы постараться отдохнуть и готовиться к важным официальным мероприятиям, которые должны были последовать после возвращения сборной домой? Вопросы, снова одни вопросы, на которые он не мог дать сам себе ответов.

Негромко хлопнула дверь, и Яр невольно напрягся. Он сидел далеко от освещенного прохода, и разглядеть его в этой темноте вряд ли можно было. Зато ему было очень хорошо видно и проход, и позднего гостя. Эхо разносило по залу неспешные шаги. И лишь только у самого бортика все затихло. Ярослав, затаив дыхание, наблюдал. Маленькая хрупкая фигурка робко стояла у самой кромки льда, но никак не решалась на последующий шаг: то ли отступить, то ли взойти. Казалось, она боролась сама с собой, не решаясь принять важное для себя решение. Черная грациозная пантера с белыми коньками в безвольно опущенных руках. Только вот медлительность ее была совсем не от предвкушения танца, а, наоборот, от нерешительности.

Оставаться и дальше на своем месте стало просто невозможно. Ярослав осторожно поднялся. Несколько тихих шагов — и он уже стоял вплотную, имея возможность дотянуться и окунуться в аромат легкого цветочного аромата.

— Ах, —